Вадим Прокофьев - Петрашевский
Развитие или неразвитие ораторства, этого благоуханнейшего и полезнейшего плода общественности, общежительности и публичности, среди разных человеческих обществ, представляемых нам историей, не есть явление случайное, беспричинное, не имеющее своего корня в самых формах быта общественного, т. е. в его гражданских, политических и религиозных установлениях… Не странно ли там искать ума, общечеловеческих полезных открытий, усовершенствований и изобретении, где всякое обнаружение разумности, всякое нововведение было бы чем-то противузаконным, безнравственным, где самая справедливость от века ни на одно мгновение не являлась нелицеприятной, где общественное судилище есть не иное что, как охранительное учреждение для всякой неправды?!. Как это и есть в Турции или Китае!
…Так! полное, не стесняемое никакими общественными учреждениями развитие индивидуальности… обеспечение свободы мысли, чувства и их внешнего публичного обнаружения; ясное сознание как своих частных, так и общественных интересов, коими обладает всякий гражданин, поддерживаемое публичностью всех общественных и административных отправлений, — вот главные условия, без бытия которых развитие ораторства делается невозможным. Вот почему под небом счастливой Эллады, в роскошной Аттике, среди свободных республик, мы находим преимущественно образцы высокого развития красноречия».
Но Петрашевский не уводит читателя в прошлое.
«Золотой век» — это будущее.
А будущее закладывается в настоящем.
«…Так теперь Великобритания, когда бедствия Ирландии и народа дошли до крайних пределов, замечательно явление О'Коннеля как оратора. Сила его речи есть прямой вывод из развития жизни общественной этой страны». «Ораторство» как бы продолжается статьей «Ораторская речь»;
«…Как война родит великих полководцев, так время народных волнений производит великих ораторов. Разительные примеры представляет в этом отношении Франция: бурное окончание прошедшего столетия, период реставрации и 1830 год ознаменовались колоссальными личностями, возвысившимися на поприще народной трибуны.
В различных статьях мы постараемся представить характеристику знаменитейших из общественных двигателей… Так, в статье Революция 1789 года будет сказано о величайшем из ораторов — Мирабо и о роли, которую он играл в эту великую годину; в ст. Дантонисты и Гебертисты постараемся дать верное понятие о Дантоне, Каммиле Демулене и кордельерах; в ст. Якобинцы особенно обратим внимание на Робеспьера, Сен-Жюста и др.; в ст. Роялизм упомянем о талантливых Барнаве, Дюпоре и Ламете; в ст. Революция июльская будут разобраны как ораторы Манюэль, де Серр, Бенжамен Констан, Лафайет, Араго, Лафит, Тьер, Гизо, Берье, Гарнье-Пажес и другие…
Равным образом отсылаем читателей к ст. Парламент, Палата, Трибуна и т. п.».
Сколько пришлось потрудиться Петрашевскому, чтобы в статье «Национальное собрание» протащить мысль о необходимости введения конституции! Хотя бы конституции и, конечно, уничтожения феодальных институтов. Цензура упорно не хотела пропускать статьи. И Петрашевский схитрил. Он подкурил немного фимиама королю Людовику XVI, а к слову «революция» прицепил «ужасы». Но от этого статья не потеряла своего откровенного пропагандистского характера, и разумным людям было ясно, что речь здесь идет не о Франции, а о России и что это «программа-минимум» для нее. Излагая важнейшие декреты Национального собрания: уничтожение рабства, объявление прав человека, секуляризация церковных имуществ, — Петрашевский как бы подсказывал читателю: вот что нужно России в первую очередь. И дальше, перечисляя пункты конституции:
«…Отделение III. Верховная власть принадлежит всему народу в совокупности и не может быть передана ни одному, ни нескольким лицам.
Отделение II, § 1. Все правительственные должности, как, напр., префекта и т. п., должны быть замещаемы по выбору.
Глава V, § 1. Судебная власть, для большей охраны справедливости решений, не должна находиться в зависимости ни от короля, ни от законодательного собрания.
Глава II, § 5. Всякий суд, уголовный и гражданский, должен производиться публично.
Глава I, § 2. Всякий гражданин может пользоваться полною Свободою, почему и имеет право избирать место жительства странствовать без всякого помешательства со стороны местных властей. Также имеет полное право свободно выражать свои мнения, писать и печатать, не подвергаясь никакому суду или цензуре. Всякий гражданин имеет полное право следовать обрядам какой ему угодно веры и переходить из одной в другую по своему произволу…»
Петрашевский рассказывает и о неграх, закабаленных в Америке. Развеивает в прах расистские теории о природной неспособности негров к общественной деятельности. Впервые в России он говорит о революции в С.-Доминго и республике на острове Гаити. За словом «негр» стоит русский крепостной, тот же раб, также неразвитый, благодаря тому что в империи господствует деспотизм и отсутствует элементарная цивилизация.
Михаил Васильевич прибегает к своеобразному приему. Что-то утверждая, он всем тоном статьи убеждает читателей в обратном. Особенно достается российскому законодательству: «Нашим законодательством (превосходящим своим благодушием, кротостью и простотою европейские законодательства)…» И как такое проглядел цензор? Но Петрашевский умел смеяться. Это он уговорил Кирилова посвятить выпуск «Словаря» великому князю Михаилу Павловичу. Кирилов ухватился за эту мысль: Ведь Михаил Павлович; был начальником военных учебных заведений, а Кирилов служил по учебной части в Павловском кадетском корпусе. Для Петрашевского имя великого князя было еще одним щитом в поединке с цензурой. Но и это не помогло.
Тираж второго выпуска «Словаря» был готов в апреле 1846 года. А через месяц попечитель Петербургского учебного округа и председательствующий в столичном цензурном комитете Мусин-Пушкин демонстрировал свою преданность «престолу и отечеству». «Выражения неприличные», «заключения лживые, и вредные». Курсив обращает, внимание; читателей, на «неблаговидные» фразы.
В общем дело о «Словаре» пошло в высшие инстанции.
Высшие — это министр народного просвещения Уваров.
Тот нашел, что «сочинение наполнено столь многими мыслями непозволительными и вредными, что со стороны цензора, одобрившего ее к напечатанию, сделана большая неосмотрительность».
Издание прекратить. Из типографии изъять. Цензору выговор. Из книжных магазинов, только не возбуждая слухов, «партикулярно» откупить.
