Мария Барр - Перечитывая Мастера. Заметки лингвиста на макинтоше
Помимо того, что справка выдается котом, подписывающимся прозвищем «Бегемот», она заверяется штампом погашения членских взносов (партийных, профсоюзных и т.п.).
Справка буквально должна была выглядеть следующим образом:
СПРАВКАСим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства (боров).
Бегемот М.П.«Сим удостоверяю, что предъявитель сего» - это стилистические нормы еще дореволюционной документалистики (сегодня мы бы написали: «Настоящая справка выдана имярек в том, что он…», но в 30-е годы новый документационный стиль только формировался), тем не менее, они точно воссоздают форму документационного жанра справки. Единственной претензией к стилистике «документа» является то, что слово «упомянутую» вставлено в текст немотивированно. Это устаревшее сегодня слово просто не из языка документов. Оно не обеспечивает необходимой точности. Упомянутую кем и при каких обстоятельствах? Нормативно: «выданную такого-то числа», «с такого-то на такое-то число» и т.д. .
Однако дата вообще не указана. Отсутствие необходимого реквизита – даты - делает в реальности документ недействительным, а в перевернутом мире - наоборот ( - Чисел не ставим, с числом бумага будет не действительной, - отозвался кот, подмахнув бумагу…). То есть, само оформление документа превращается в издевательство над его просителем. Но самое главное – абсолютно глумливое содержание, которое не смущает чиновника, для которого форма давно уже вытеснила это самое содержание.
Вместо печати Бегемот ставит штамп «Уплочено», безграмотный по форме и бессмысленно-шутовской по сути. Парадоксальность состоит в том, что официально-деловой стиль при всей абсурдности содержания, нагромождении нелепостей и при всем комизме ситуации, отраженной в документе, воспроизводится абсолютно точно.
Само выражение «Нет документа, нет и человека», - как нельзя лучше представляет суть советской бюрократической системы, которая начала активно складываться в 20-е – 30-е г.г. прошлого века. Доверие к документу абсолютизируется, человек же настораживает, нуждается в проверках. Недоверие человеку в эпоху шпиономании становится социальным психологическим стереотипом.
В перевернутом, зазеркальном мире документ ничего не решает, превращается в фикцию, условность, объект пародирования. Достаточно дунуть на страницу и запись исчезает, сделать пасс рукой - и паспорт оказывается в ладони.
- Я извиняюсь, вскричал Коровьев, - это именно галлюцинация, вот он, ваш документ…
Контракты, домовые книги то исчезают, то появляются с новыми записями, появившимися «волшебным» образом. Резолюции ставятся сами собой «пустым костюмом». Много чего еще волшебного и интересного происходит с документами, которые не прочь «подправить», «подтасовать», а то и попросту уничтожить сама власть.
Пародируется не только роль документа, ее гипертрофирование в новой социальной действительности: чтобы пообедать в недурном ресторане, необходимо иметь удостоверение члена Моссолита. Хотя, казалось бы, какая связь? Само писательское удостоверение как документ совершенно справедливо подвергается саркастической насмешке Коровьева и его верного друга:
- Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? – обратился Коровьев к Бегемоту.
- Пари держу, что не было, - ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.
Совершенно справедливая мысль о том, что вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет, вкладывается в уста Коровьева.
Объектом пародирования в романе становится так называемая «работа с гражданами» в компетентных органах. Пародирование допроса прекрасно представлено в сцене явления Алоизия Могарыча. «Чистая работа» Азазелло с Алоизием Могарычем столь убедительна, в первую очередь для самого Могарыча, что вопрос: «Все ясно?», заданный в свое время Поплавскому, можно было уже опустить. Азазелло для Могарыча не нечистая сила, а начальник, причем из компетентных органов. С таким не спорят и лишних вопросов не задают. То, что насмерть перепуганный Алоизий предстает перед ним в подштанниках среди ночи, тоже нет ничего дивного. Так и брали. Магическое переходит в обыденное, как бы сплавляется с ним.
Глумление, издевка, высмеивание, передразнивание – любимые занятия бесов. И что такое бесовское наваждение, как не издевательство? Варьете с любимым жанром фокуса и его разоблачения пародируется, причем посредством материализации метафоры, выявляя вечные общечеловеческие пороки. Техника изменилась, а люди остались прежними. Посещение массовых зрелищ развлекательного характера в страстной четверг, называемый «чистым», во время которого верующие христиане готовятся к великому празднику Пасхи, само по себе характеризует публику. Неудивительно, что именно эта публика оказывается падкой на дьявольские соблазны. Тема «волшебных денег», актуализирующаяся в эпоху каждой деноминации и инфляции в нашей стране, была очень актуальной и для самого автора. Период, когда многочисленные нули на купюрах не давали никакой гарантии их покупательной способности, а вынужденный голод был суровой реальностью, очень хорошо были знакомы Михаилу Афанасьевичу. Люди предпочитали хранить сбережения в валюте и царских золотых червонцах, что отражено во сне Никанора Ивановича Босого. «Сдавайте валюту!» - лозунги первых десятилетий советской власти. Эффективность их можно не комментировать. Поэтому добровольно-принудительный характер сдачи валюты и ценностей, а попросту экспроприация или узаконенный грабеж пародируются во сне Н. И. Босого. Слишком уж подробный и идеологически выверенный сон, «сон»-гротеск, как его определяет Д. Спендель де Варда: «Председатель домового комитета Никанор Иванович выступает как актер и его позорят и унижают перед публикой воображаемого онирического театра. Весь фантастический материал представлен как рассказ в рассказе, где основной темой является коллективный суд, вызывающий в памяти образы Кафки и который дается писателем как спектакль, где подсудимые исполняют роли актеров» (Спендель де Варда 1988: 307). «Театр-тюрьма» - очень емкий образ, использующийся М. Булгаковым в рамках эстетики гротеска с целью обозначения размытости границ между «свободой» и «несвободой» в сталинскую эпоху. Образ конферансье, знающего все до подноготной о своих «артистах» и их родственниках и личных связях может ассоциироваться только с одним ведомством. Этот хорошо организованный и отрепетированный концерт, идеологически выверенный и реалистически достоверный, производит на Босого такое воздействие, что необходимым становится применение медицинских препаратов.
![Антони МакКартен - Ladies Night [=Только для женщин]](/uploads/posts/books/228760/228760.jpg)
