Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй
Люба демонстративно не носила косметичку сумку, вернее, брала ее с собой, но покоилась она на дне более крупной сумки, где лежали блокнотики для записи наблюдений. Она впитывала как губка все новое, интересное и полезное для себя, и поэтому творческий рост ее был непрерывен.
Однажды на дне ее большой сумки явно вырисовывалась бутылка спиртного.
– А это для чего? – иронически заметил я. – Тоже для наблюдений?
– Тоже, – совершенно спокойно ответила Люба. – Знаешь, как интересно наблюдать за людьми, находящимися подшофе. И самой за собой следить любопытно. Оказывается, я могу быть чудесно красивой, особенно когда расслабляюсь, и всякие неприятные условности не давят на мозг. Я пью от радости, реже от горя, хотя, увы, бывают моменты, когда надо помянуть рано ушедших от нас и талантливых людей. Интересно, как устроен мир. Под разными предлогами люди общаются и стараются не забывать друг о друге.
Однажды, выйдя после вечернего спектакля из своего кабинета, Михаил Левитин встретил в вестибюле театра Любу Полищук в окружении других актеров, спорящих о чем-то до одурения, до выкуривания сигареты вместе с фильтром, и вдруг тихо обратился к ним. Так необычно для себя тихо и многозначительно, что самые вертлявые головы остановились, а болтливые языки утихомирились. Взоры артистов приникли к нему как магниты. Он говорил всем, а вроде бы обращался только к одному:
«Начинай репетицию не сразу. Пусть будет большая пауза. В ней ты можешь позволить себе все. Стоять спиной к актерам, двигаться по репетиционной комнате из угла в угол. Рассматривай невидимое. Пусть прекратится гул голосов, исчезнет нервозность, возникшая там, за дверью. Все они поглядывают на тебя, недоверчиво, по-актерски. Твоя сосредоточенность непредвиденна, она озадачивает, но трудится молчание, трудится тишина, и возникает тайна. На самом деле ее нет, но она будет, потому что ее уже ждут актерские нервы и актерское воображение. Теперь начинай. Скажи им:
– «Мы свободны! Здравствуйте! Мы свободны навсегда, на целую вечность, все наши беды остались за дверью, и нет у нас секретов друг от друга».»
Эти слова и мысли не были удачным экспромтом, они долго, но упорно рождались в голове режиссера, иногда противореча себе, но всегда уступая логике мышления и эксперимента, и собирались воедино.
«Мы были правы или ошибались», – решит главный и непререкаемый судья – сцена, – закончил монолог Михаил Левитин.
Так неожиданно открылась одна из тайн театра «Эрмитаж», может быть, самая главная.
Глава пятая
Ах, «Эрмитаж»! Ах, «Эрмитаж»!
Глубина истории бесконечна и людям в разной степени удается, разумеется, при их чисто научном бескорыстном интересе докопаться до истины определенного уровня. Уже на моем веку менялась и продолжает меняться история России, отдельных ее правителей, в зависимости от характеров тех, кто приходит к власти, исходя из их желания представить прошлое в нужном им свете.
Свой отсчет истории «Эрмитажа» мы начнем с шестидесятых годов девятнадцатого века, на месте нынешнего здания, в котором расположился Театр миниатюр под руководством писателя сатирика Владимира Соломоновича Полякова. На мой взгляд, это был лучший автор эстрады советского периода, человек скромный, отнюдь не тщеславный и в полном смысле слова порядочный. Пятнадцать лет он писал программы для великого артиста эстрады Аркадия Райкина. Они не поссорились, но разошлись. Возможно, Полякова не удовлетворяло то, что успех его произведений полностью относился на счет артиста или упоминание о его авторстве лишь мелкими буквами в правом углу афиши, может еще что-либо другое. Но Владимир Соломонович решил организовать свой театр миниатюр, конечно, в пику райкинскому, что, впрочем, не помешало Аркадию Исааковичу прийти на 60-летний юбилей писателя в ЦДЛ и сказать: «Нашему театру 30 лет. Пора молодости, подкрепленной опытом и успехами прошлой работы. 30 лет – пора зрелости и признания зрителей. За пятнадцать из них тебе, Володя, вечное и сердечное спасибо!»
Так расходились великие эстрадники прошлого, не без обиды друг к другу, но при полном соблюдении приличий. А после этих слов Райкин исполнил два лучших монолога Полякова из их предыдущих программ, самые острые, по социальности и поднятых проблем, не имеющие себе равных до сих пор. Разошлись артисты и углубились в работу. Поляков включил в штат своего театра молодых и талантливых юмористов – Дмитрия Деранкова (второго по значимости артиста в уже для него бывшем театре Райкина), Марка Захарова, Зиновия Высоковского, Рудольфа Рудина, Владимира Высоцкого, Савелия Крамарова и других, писал для них великолепные программы, но при всех усилиях перебить мастерство и инерцию интереса зрителя к Райкину не смог и не смог бы это сделать никто из артистов в Советском Союзе. Ведь сам Поляков отдал Райкину лучшие годы своего творчества, написал для него сценарий популярного фильма «Мы где-то с вами встречались», сам создал кумира для всей страны и через пару лет понял, что второго такого артиста в стране не будет, несмотря на все авторские титанические старания. К тому же Владимир Поляков сумел, что было очень нелегко, издать две хорошие книги рассказов, смешных и грустных, в издательстве «Советский писатель», и как одержимый носился по вестибюлю ЦДЛ с криками: «На что я угробил свою жизнь? На что ушли мои лучшие годы?! Я мог бы стать писателем! Писателем!» И был прав, став лучшим эстрадным автором страны, но не писателем, чье творчество не угасает столь стремительно, как эстрадное, и не зависит от исполнителя, а живет долго по себе уготованной своим талантом срок, иногда и бессрочно.
Театр миниатюр после ухода из него Владимира Полякова просуществовал еще один год, инсценировав лучшие рассказы из Клуба 12 стульев «Литературной газеты», в том числе и мой, исполняемый Р. Рудиным.
А потом Театра миниатюр в стране не стало вообще. Ушел из жизни Аркадий Райкин, и сын его Константин, тяготеющий к драматическому искусству, постепенно выдавил из театра молодых и талантливых сатириков, набранных в труппу еще отцом, и начал ставить в театре спектакли, где преобладали пластика и движения артистов, а не слово, пошел по пути, похожему первым творческим шагам молодого режиссера Михаила Левитина, получившего руководство над поляковским театром.
У молодых режиссеров не было еще достаточно опыта и знаний для создания серьезных спектаклей классического уровня, и чтобы чем-то выделиться в театральной сфере, они обратились к музыке, песням и танцам. К тому же для зрителя, привыкшего к сложным, проблемным спектаклям, их работа выглядела занимательно, по крайней мере для некоторых из них.
