Григорий Ревзин - Ян Жижка
Путь от Праги до Констанца был последней победой, одержанной Гусом.
Когда за Пржимдой пересекли границу Чешского королевства и вступили в немецкий Пфальц, спутники Гуса (их было больше десяти — дружественные магистры Пражского университета и провожатые от императора) советовали ему накрыть лицо капюшоном. Ведь он был отлучен от церкви, и проезд через немецкие города мог иметь много неприятных, трудно предвидимых последствий.
Но Гус отказался таиться от немецкого народа. Во всех городах Пфальца, Нюренбергского бур-графства и Швабии, через которые лежал его путь, он прибивал к стенам объявления, в которых писал, что он, магистр Ян Гус, едет на вселенский собор отстаивать свое учение и просит явиться в Констанц всякого, кто желает его обвинять.
На пути Гуса собирались толпы тружеников, приветствовавших «богемского магистра», который ратовал, как они прослышали, за простой народ, против монахов.
В большом имперском городе Нюренберге множество народу бежало за экипажем Гуса. Дружелюбные выкрики, угощение пивом и сластями ясно говорили о популярности чешского магистра далеко за пределами его родной страны.
Сцены народного сочувствия и уважения к Гусу продолжались и на всем дальнейшем пути — в Ульме, Биберахе, Равенсбурге.
В начале ноября Гус приехал в Констанц.
В этот небольшой городок на берегу Боденского озера приехало, не считая Иоанна XXIII, три патриарха, двадцать девять кардиналов, тридцать три архиепископа, около полутораста епископов, множество аббатов, приоров. Университеты Европы представлены были тремя стами магистров в рясах и тогах. Духовная знать привезла с собой секретарей, слуг, личную охрану. В кривых улочках Констанца теснилось сто тысяч гостей, легионы торговцев, музыкантов, фокусников.
Несколько дней Гус бродил по Констанцу, затерянный в невообразимой сутолоке всесветной ярмарки священнического тщеславия, чувствуя глухую ненависть к себе тех церковников, кто знал его или слышал о нем.
В вызывающей роскоши одеяний и выездов, в надменной гордости этих служителей церкви тщетно искал он проблеска рисовавшихся его воображению христианских добродетелей.
И он понял, что все усилия его будут здесь тщетны, что этим слугам сатаны нет дела до правды божьей, что собор его осудит. Не верил он больше и обещанному покровительству императора.
* * *28 ноября враги Гуса распространили слух, что отлученный от церкви магистр собирается бежать из Констанца. Кардиналы получили у Иоанна XXIII распоряжение об аресте Гуса. Под усиленной стражей он был отправлен в загородный монастырь доминиканцев и брошен в грязную, зловонную темницу.
Ян из Хлума горячо протестовал перед собором, прибивая к дверям констанцских церквей копии полученной, наконец, охранной грамоты императора. Но все было тщетно.
В это время в Констанц прибыл Сигизмунд. Оба чеха, охранявшие Гуса, напомнили императору о данном им слове. Сигизмунд разразился бранью, заявил, что покинет Констанц, если Гуса тотчас не выпустят на свободу.
Это было чистейшее притворство. С первого же дня пребывания в Констанце он стал клонить дело Гуса к угодному ему концу — к гибели проповедника.
Пока Гус томился в темнице, ввергнутый туда по приказу папы, собор принялся судить самого главу церкви.
Обвиненный собором во всех смертных грехах, Иоанн XXIII получил повеление отречься. Надеясь сохранить тиару, он бежал из Констанца, но был пойман и заточен в подземелье немецкого замка.
А Гус тем временем все просил собор выслушать его. Только после тяжкого полугодового заключения, в начале июня предстал он перед верховным судилищем церкви.
Гус начал спокойно излагать свое учение. Со всех сторон поднялись неистовые крики. Широко разинутые рты извергали брань:
— Довольно твоих хитростей! Отвечай, исчадие ада, признаешь свою вину или нет, да или нет?..
Гус отвечал:
— Я думал, что здесь больше порядка, приличия и доброты…
— Он был скромнее в тюрьме! завопил один из кардиналов.
— Там никто не орал на меня!
Через два дня его снова слушали в соборе. Гус творил долго, и на этот раз его не перебивали. Закончил он словами:
— Я без колебания отрекусь от своих мнений, если мне покажут, в чем мое заблуждение. Я по своей доброй воле приехал в Констанц. Если б я отказался явиться сюда, никто не мог бы меня принудить к этому.
В зале зашумели прелаты: «Гордыня! Вызов!»
Тут горячий Ян из Хлума вскочил и закричал:
— Я только бедный рыцарь, но я мог бы в моем замке защищать магистра Яна хоть год!
Сигизмунд сидел в зале и видел, сколько недоумения написано на лицах прелатов. Все как бы спрашивали себя: «А император? Чего он ждет в этом деле? Почему не одернул дерзкого чеха из своей свиты?»
Опасаясь, что его намерения могут быть поняты превратно, Сигизмунд решил раскрыть карты.
После того как Гуса увели снова в темницу, император подошел к группе кардиналов, стоявших в сторонке:
— Вы слышали, что он сознался в своих ересях. Теперь, если он не отречется, сожгите его. Поступите с еретиком по всей строгости церкви! Да и покаяние его будет малого стоить. Дайте ему только вернуться в Чехию, и он начнет все сначала. Я скоро покину Констанц. Надеюсь, что с еретиком будет быстро покончено…
1 июля Гус из своей темницы письменно отказался отречься от своих взглядов. А через шесть дней он в последний раз предстал перед своими судьями.
Один из епископов-прокуроров стал читать длинное заключение. Гус несколько раз кричал, протестуя против приписываемых ему ересей. Кардинал-председатель велел приставам зажать ему рот.
Прочли приговор:
— «Гус, нераскаявшийся еретик, приговаривается к лишению сана и к сожжению. Все книги его будут сожжены, его память — проклята, а душа осуждена на муки ада».
Гуса подняли на помост, надели на голову высокую бумажную митру, на которой написано было «еретик» и нарисованы черти, дерущиеся за его душу. Затем его передали в руки светских властей для свершения казни.
По дороге на костер осужденный видел, как сжигали написанные им книги.
Возведя Яна Гуса на сложенный костер, его еще раз спросили, не желает ли он отречься от своих заблуждений. И снова Гус ответил твердым голосом: он отречется и раскается, если ему докажут, что он заблуждался.
Палач приказал подложить под дрова факел.
Сожжение Яна Гуса.
* * *
«…Запах горелого человеческого мяса пришелся попам по вкусу», — писал К. Маркс по поводу костров, зажженных Констанцским собором[25].
