Евгений Балабин - Далекое и близкое, старое и новое
Через несколько дней после парада эскадрон и сотня походным порядком выступили в лагери. Впереди колонны ехал новый начальник училища генерал-майор Машин39 , который перед этим сменил генерала Плеве40 .
Лагери наши, и лагери других военных училищ, расположены на берегу красивого, большого Дудергофского озера. У нас были большие хорошие бараки, отдельно для эскадрона и отдельно для сотни, в которых свободно помещались все юнкера. Командиры эскадрона и сотни и все офицеры жили в отдельных домиках. Была общая для всех столовая. Недалеко от столовой – караульное помещение, в котором хранился штандарт училища. Конюшни стояли в стороне, ближе к озеру.
Первый месяц в лагере мы занимались «полуинструментальной» съемкой под руководством преподавателя топографии. Он показал нам только триангуляцию[23]. Когда мы сдали свои работы, нам позволили произвести «глазомерную» съемку. За обе работы ставили отметки. Съемку мы очень любили. Чувствовалась полная свобода: никто в это время за нами не смотрел. Некоторые юнкера ухитрились познакомиться с дачниками. Так как со съемок мы приходили только к обеду, с собой нам давали бутерброды, которыми мы могли подкрепиться часов в 12. Некоторые сразу съедали свои бутерброды, не дожидаясь полдня, и приходили к обеду голодные, как звери.
Дудергоф – это красивейшая дачная местность в часе езды от Петербурга. Две больших горы, покрытых лесом, у подножия которых расположены дачи и прекрасное Дудергофское озеро, на противоположном конце которого – лагери военных училищ.
По вечерам многие дачники катаются на лодках. Юнкерам тоже разрешали кататься до определенного часа. Каждое училище имело свои лодки, и на лодках должен был быть флаг училища. По сигналу «Аппель» – «в свои места скачите» училищные лодки должны были немедленно возвращаться домой в лагерь. Очень часто наш казачий хор вечером собирался на берегу и пел песни. Лодки с дачниками подплывали к берегу – иногда несколько десятков лодок – и часто аплодировали певчим. Недалеко от нас был лагерь офицерской кавалерийской школы. От них тоже иногда приходил офицер благодарить хор за прекрасно исполненную ту или другую песню. Все это нас поднимало и воодушевляло.
Перед бараками, на главной аллее, у «грибка», мы по очереди несли дежурства. Как-то раз вскоре по приезде в лагерь я стоял у «грибка» на этой аллее, и вдруг рано утром появляются дама в амазонке и офицер на английском седле. Перед бараками стояли наши препятствия – вал, канава, хворостяной барьер и чухонский деревянный забор. Дама первая идет галопом на эти препятствия и, красиво сидя на коне, их все чисто берет. За ней взял эти препятствия и офицер. Потом я узнал, что это были Петр Николаевич Краснов, будущий наш войсковой атаман и писатель, и его супруга41 .
После съемок до обеда проходили эскадронные и сотенные учения, а после обеда – боевая стрельба на стрельбище 2-й гвардейской пехотной дивизии.
Когда курс стрельбы был закончен, после обеда занимались глазомерным определением расстояний (пешим по конному) и интересным подрывным делом, на котором, кроме взрывов мостов и других объектов, учились телеграфному делу, и я совсем свободно мог передавать телеграммы по азбуке Морзе.
Конные учения на военном поле мы очень любили и в этом достигали больших успехов. На смотр конного учения приехал Главнокомандующий войсками гвардии и Петербургским военным округом Великий князь Владимир Александрович42 . Он остался очень доволен учением и благодарил нас.
После этого началась полевая служба – разведка, охранения и тому подобное, а в конце июля – общие маневры всех войск Петербургского округа. Для нас, казаков, это был уже сплошной праздник – воевать мы любили и умели. В это время еще разрешалось брать «неприятеля» в плен и, значит, гоняться друг за другом. Потом это было запрещено. Как-то урядник Атаманского полка в лесу уходил от наседавшего на него лейб-казака и не смотрел, куда скачет, а, обернувшись, отбивался пикой. Лошадь его наскочила на поваленное дерево, перевернулась, и атаманец был убит наповал. Ужасный случай. Этот атаманец уже окончил службу в полку и через неделю должен был уехать в свою станицу на Дон.
Маневры в этом году закончились на военном поле. Все выпускные юнкера были построены у Царского валика[24], где Государь Император поздравил их с производством в офицеры. В бараке на кроватях каждого произведенного уже лежала офицерская форма. Все сразу облачились, были счастливы и лица их сияли, как солнце, а мы, перешедшие на старший курс, разъехались на каникулы.
К 1 сентября мы возвратились в училище. Приехали из корпусов и новенькие в младший класс. Помня, как год назад нам неприятна была встреча с юнкером Запорожцевым, мы такой встречи новеньким не делали, а были для них заботливыми хозяевами.
6 сентября меня назначили исполнять обязанности взводного портупей-юнкера 1-го взвода. 20 октября меня произвели в портупей-юнкера, то есть я получил на погоны две поперечные нашивки и офицерский темляк на шашку, а 6 декабря был произведен во взводные портупей-юнкера и прибавил к двум нашивкам третью.
Жизнь в училище шла так же, как и в прошлом году. Лекции были интересные, химии и механики не было. Начальство ко мне относилось очень хорошо. Жили дружно и спокойно.
В середине года, после Рождества, я представился командиру лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка генерал-майору Дембскому с просьбой принять меня, по производстве в офицеры, во вверенный ему полк. Представился полковому адъютанту хорунжему Орлову и помощникам командира полка – полковникам Чеботареву и Курючкину. Ответ я получил только весной, после наведения необходимых справок и положительного решения общего собрания офицеров полка.
В караул в Зимний дворец я был назначен уже не часовым, как в прошлом году, а караульным портупей-юнкером, то есть помощником караульного начальника.
Приезд Его Величества Государя Императора в училище в этом году, вернее, отъезд Его Величества из училища, ознаменовался происшествием. Во время лагерных сборов юнкера могли входить в конюшню когда угодно. Зимой же юнкерам почему-то строго запрещалось посещение конюшни. А здесь, когда Государь обходил смены строевых занятий, три юнкера, кажется донец и два кубанца, пошли в конюшню и сказали конюху, что командир сотни приказал дать им таких-то лошадей. Лошади были даны, юнкера сели на них, выехали из училища и спрятались на улице за угол дома, мимо которого должен был проехать Государь. Как только показались сани Его Величества, юнкера выскочили из-за угла дома и поскакали с боков саней Его Величества, джигитуя, насколько позволяло уличное движение, – делали двойные прыжки, доставая на карьере землю и снег. Когда выехали на Исаакиевскую площадь, лошадь одного юнкера понесла и наскочила на извозчичьи сани, сделав прыжок между кучером и седоком. Извозчик испугался и остановился. Государь подъехал к нему и спросил, не зашиб ли кого юнкер. Получив ответ, что все благополучно, Государь подозвал юнкеров и спросил, с разрешения ли начальства они его сопровождают. Юнкера ответили, что без разрешения и что обманули конюха, сказав, что командир сотни приказал дать лошадей. Государь рассмеялся и сказал: «Ну, благодарю вас за конвой, езжайте домой и поблагодарите от меня командира сотни. Езжайте шагом, а то вы мне еще что-либо наделаете».
