Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза
В настоящую минуту в его уме все еще преобладает мысль о наступательном плане. Его признания по секрету доказывают, как упорно засел в нем гнев, вызванный недавними поступками Наполеона и надменными выходками французской политики.[82] Сверх того, его окружают враждебные нам течения. С некоторого времени употребляются огромные усилия, чтобы окончательно вызвать его из-под сдерживающего влияния Сперанского и отдалить от миролюбиво настроенного канцлера. Эта работа сблизила людей самых разнообразных лагерей. В ней принимают участие: мать императора и многие из его родственников; затем лица, бывшие некогда его друзьями, которым он мало-помалу возвращает свое доверие, и русские старого закала, мечтающие о том, чтобы освободить Россию из-под влияния французов – стряхнуть с себя их опеку; далее немецкие эмигранты и миссионеры тайных обществ. Работают и поклонники самодержавия, и революционеры, приверженцы узкого патриотизма, и космополиты– люди, мечтающие о том, чтобы Россия думала только о своих интересах, и люди, которые хотят сделать ее орудием всемирного освобождения[83]. Одни указывают на предстоящую войну, как на конец слабой политики, как на пробуждение народной гордости; другие напоминают царю, что Европа ждет его, что она жаждет его прихода, что все угнетенные возлагают на него свои надежды. Они предлагают государю с впечатлительным умом и пылким воображением взять на себя новую, величественную роль. Они достигли уже того, что заставили его поверить в эту роль; заставили его говорить во время дружеских бесед, что его назначение – “защищать страждущее человечество от нашествия дикого варварства”.[84] И все они в один голос твердят ему, что время благоприятно; что теперь обстоятельства позволяют перенести войну на территорию неугомонного обидчика; “что подобный момент подвертывается раз в жизни”.[85] В этом стараются убедить его и немец Паррот, и французский эмигрант Аллонвилль, – первый, в силу продолжительной сердечной дружбы с Александром, обращается к его миросозерцанию и его сердцу, второй выступает во всеоружии чисто военных и технических соображений.[86] Все любители давать советы и составлять докладные записки усиленно действуют в том же направлении. Опыт ничему не научил этих людей, несчастье не умудрило их. Горя нетерпением, опьяненные ненавистью, они советуют все тот же маневр, который в 1805 г. привел к Аустерлицу, а в 1809 – к Ваграму; они дают все тот же негодный совет – воспользоваться случаем, когда внимание Наполеона отвлечено от центральной Европы, когда взоры его направлены на Испанию, и в это время напасть на него с подавляющими силами. Неравенство военных сил и положение дел в Германии, где французы могут выставить против целой армии только один корпус, постоянно возбуждают в Александре желание упредить Наполеона и, смело выступив в поход, напасть на него врасплох.
ГЛАВА II. ПЛАНЫ ИМПЕРАТОРА
Наполеон в начале 1811 г. – Будучи, по-видимому, владыкой мира, он сознает, что употребляемые им до сего дня средства укротить Англию и добиться всеобщего мира – недействительны. Блокада будет бесполезной, доколе она не будет повсеместной и полной. – Бесплодные усилия Массена перед Торрес-Ведрас. – Север озабочивает Наполеона и не позволяет ему нанести решительного удара в Испании. – Боязнь сближения России с Англией. – Возрастающее недоверие; явные улики; запретительный указ. – Гибель Наполеона; характерные слова. – Поляки в Париже. – Валенская и Нарышкина. – Наполеон решает исподволь и в тайне готовиться к походу в Россию. – Его взгляд на это исполинское предприятие. – В чем, по его мнению, условие успеха. – Восемнадцать месяцев на приготовления. – План на 1811 г.; план на 1812 г. – Каким путем хочет Наполеон создать в Германии значительные военные силы. – Армия для прикрытия. – Отправка войск в Данциг. – Меры для сокрытия цели и важного значения этих приготовлений. – Наполеон как военные приготовления, так и дипломатическую кампанию начинает позже Александра. – Какие государства они оспаривают друг у друга. – Отношения с Пруссией. – Австрия и княжества. – Отношения с Турцией. – Первая размолвка между Наполеоном и шведским наследным принцем. – Бернадот стремится сблизиться с Францией. – Сокровенные причины этого стремления. – Просьба о присоединении Норвегии. – Одновременные уверения русскому императору. – Бернадот будет на стороне того, кто ему лучше заплатит, и никому не будет безусловно предан. – Император и слышать не хочет о Норвегии. – Аудиенция адъютанту принца. – Бернадот упорно возвращается к своим просьбам и обещаниям. – Наполеон не намерен ввязывать себя преждевременно союзом со Швецией. – Его отношения к Россия в продолжение этого времени. – Смесь притворства и откровенности. – Предложение вознаградить герцога Ольденбургского. – Преувеличенные нападки на указ. – Почему Наполеон умышленно придает трагическое значение этой чисто коммерческой мере. – Требование торгового договора. – Затаенная обида и главная причина неудовольствия императора; по его мнению, главный вопрос – вопрос о нейтральных судах н блокаде; пока он избегает возбуждать его. – Длинное и достопримечательное письмо Наполеона императору Александру. – Обратная сторона медали – письмо к вюртембергскому королю. – Какие весьма серьезные причины заставляют императора рассматривать войну на Севере, как нечто вероятное и видеть в ней венец своего дела. – Наполеон увлекается политикой Рима и Карла Великого. – Впрочем, он отказался бы от войны, если бы Россия снова вступила в континентальную систему; но он не допускает мира без союза. – Александр и Наполеон оба стараются подготовить себе благоприятную для нападения почву: Александр – на 1811 г.. Наполеон – на 1812 г.
I
Пятнадцать лет непрерывных побед вознесли Наполеона на высоту могущества, но он не наслаждался ни счастьем, ни славой. Новый год сулил ему много радостей: ожидаемое разрешение императрицы давало ему надежду на сына; никогда еще короли не оказывали ему такой почтительной покорности. И, несмотря на все это, по временам он переживал приступы необъяснимой душевной тревоги. Ему казалось, что над будущим витает смутная опасность. В неподвижном и еще спокойном воздухе он чувствовал тяжесть приближающихся гроз.
Его великий ум не обманывался ни относительно опасностей, созданных долго длящейся морской войной, ни относительно непосильных тягот, притеснений и ужасных бедствий, которые она возложила на народы. По собственному его признанию, весь дух его управления оказался извращенным. А между тем ни у кого в такой степени не было развито врожденное влечение к принципам твердой умеренности и справедливости – единственным принципам, обеспечивающим прочную власть над людьми. Он ясно видел, что увлечения внешней политикой выбили его из колеи; что он дошел до тирании; что всюду вынужден заменить авторитет власти деспотизмом. От него не ускользало, что все вокруг него пропитано ненавистью и страданиями; что число его врагов растет с каждым днем, и что пока Англия будет продолжать борьбу, они не потеряют надежды одолеть его. Он не знал, как развязаться с этой войной, которая, поддерживая неуверенность в завтрашнем дне, была источником всех зол, и постоянно подрывала его престиж. Он тщетно спрашивал себя, где средства найти мир, в котором он нуждался не менее самого последнего из его подданных, и иногда “быстро, подавленным голосом, с оттенком нетерпения говорил, что, если англичане продержатся еще некоторое время, он не знает, что из этого будет и что делать”[87].
