Владимир Зворыкин Зворыкин - Мемуары изобретателя телевидения
Тургай, хоть и считался административным центром края (с областным правлением, православной церковью, ремесленным училищем, русско-киргизской женской школой и военным лазаретом), производил впечатление совершеннейшего захолустья. Всех жителей (русских, киргизов и татар) от силы тысячи две. Мы немедленно занялись устройством радиостанции, и вскоре установили связь с Иргизом и Челкаром. На этом я счёл свою миссию выполненной и стал собираться в обратный путь. Однако покинуть город оказалось намного сложнее, чем до него добраться. Прибытие столичных военных (и не просто военных, а инженеров, подаривших здешним обитателям, годами жившим без новостей, чудо радио) произвело в городе настоящий фурор. Местная знать буквально засыпала нас приглашениями на балы и обеды. Мы переходили от стола к столу, едва успевая менять сорочки, и через две недели такой жизни я понял, что либо сойду с ума, либо сопьюсь. Связавшись по радио с губернатором, я запросил разрешение вернуться в Иргиз, но получил отказ. «Возвращаться в одиночку запрещаю, – принял ответную депешу телеграфист. – Прислать сопровождение в данный момент не могу». Далее мне предлагалось ждать до весны, когда ожидалось подкрепление. До весны? При том, что ещё даже январь не кончился? Я решил сам подыскать себе «сопровождение».
В областном правлении мне посоветовали проводника из местных, который уже не раз выполнял подобные поручения. (Несмотря на это, полного доверия к нему не было, и местные власти взяли в заложники его брата, пообещав, что отпустят его, как только получат известие о моём прибытии в Иргиз.) Там же, в правлении, мне выдали трёх лошадей – для поклажи, для проводника и для меня. Я вновь телеграфировал губернатору, сообщив о принятых мерах и о своём намерении покинуть Тургай. В ответ пришла короткая депеша: «Запрещаю».
Поскольку в подчинении военного губернатора наша группа находилась временно и поскольку дисциплина в армии в тот период, в целом, была весьма слабой, я решил, что ничем не рискую, если отправлюсь в Иргиз самовольно. Я планировал выйти из Тургая, как только стемнеет, и идти всю ночь, а с восходом солнца найти укрытие и отоспаться. Проводник уверял, что не раз совершал подобные переходы и опасности они не представляют. Однако офицеры из группы принялись меня отговаривать, справедливо полагая, что если со мной что-нибудь произойдёт, всем им угрожает взыскание. Когда уговоры не подействовали, они сменили тактику и потребовали отходную в надежде, что алкоголь сделает меня более сговорчивым. Но я твёрдо решил не отступать от своего плана и, выпроводив последних гостей в четвёртом часу утра, тронулся в путь.
Рассвет застал нас с проводником посреди степи. Едва мы успели свернуть с дороги в поисках укрытия, как были окружены отрядом конных туземцев. Переговорив о чём-то с проводником, они повели нас к своему хану. Тут я, пожалуй, впервые пожалел, что не дождался губернаторского «сопровождения».
Под конвоем мы прибыли к месту стоянки племени, уставленному множеством чёрных войлочных шатров. Возле самого большого из них мне приказали спешиться и войти внутрь. Там явно шло какое-то важное совещание: человек двадцать сидели кругом, кто на корточках, кто по-турецки, слушая пожилого туркмена с длинной белой бородой. При моём появлении старик смолк, и все головы разом повернулись в мою сторону.
Из радиограмм, поступавших в Тургай, мне было известно, что повстанческие настроения, раздуваемые в местном населении засланными немецкими агентами, затухают и что многие племена готовы обсуждать условия мирного соглашения. Некоторые уже направили в Иргиз своих представителей для переговоров с губернатором. Я надеялся, что мои пленители не являются исключением.
По обычаю, существовавшему в Туркестане, никто не торопился с вопросами. Сперва нам подали национальный напиток – густо настоянный плиточный чай с бараньим жиром и молоком – и домашнее сухое печенье, по вкусу напоминавшее галеты. (Печенье и колотый сахар раздавал старейшина, бросая их по очереди всем сидящим, которым полагалось это поймать.) Затем у меня спросили: «Как погода в Тургае?», «Как здоровье?» И только после этого: «Куда путь держите?» Врать не имело смысла, ибо единственным местом, куда мы могли «держать путь» в этих краях, был Иргиз; поэтому я ответил честно. Последовал вопрос: «С какой целью?» Тут я решил слукавить, сказав, что направлен в Иргиз довести до сведения губернатора о готовности местных племён в районе Челкара к переговорам о мире (то есть буквально повторил содержание одной из недавних радиограмм). Присутствующие стали удивлённо переговариваться. Для них эта информация, безусловно, не была новостью, но они не могли взять в толк, кто мог доставить её в Тургай, отделённый от посёлка Челкар двумя сотнями вёрст степи, которую они контролировали.
Тут мне представилась возможность прочесть свою первую публичную лекцию о радиовещании. Не знаю, много ли они поняли, но выслушали с большим вниманием и даже задали вопрос про радиомачты, назначение коих доселе оставалось для них загадкой. Я объяснил, что при помощи радиомачт можно, находясь в Тургае, говорить с губернатором в Иргизе. Это вызвало оживление, и, посовещавшись между собой, старейшины спросили, что я собираюсь сказать губернатору. Я ответил, что это зависит от них, тем самым косвенно предложив себя в качестве эмиссара. Видимо, они давно искали случая вступить в переговоры с губернатором, ибо немедленно изложили условия, на которых согласятся беспрепятственно пропускать почтовых служащих, позволят восстановить телеграфные столбы и распустят банды.
Услышав, что я согласен передать их требования губернатору, старейшины распорядились выделить нам охрану из нескольких всадников, поручив им сопровождать нас до городской заставы. Мы покинули кочевой лагерь и на исходе следующего дня уже входили в Иргиз.
На квартиру губернатора меня доставил патруль, остановивший нас на дальних подступах к городу. Его превосходительство был уже извещён о моём самовольном поступке радиограммой и не скрывал раздражения. «Добрались? – язвительно спросил он. – Теперь кру-гом! И марш на гауптвахту». Слушать моё сообщение о встрече с повстанцами он не пожелал, и я вышел от него подавленный и растерянный.
Однако и тут мне сопутствовала удача. По дороге на гауптвахту меня перехватил слуга местного сановника, в доме которого квартировал губернатор. Слуга сообщил, что меня желает видеть супруга сановника г-жа К., и предложил следовать за ним. Мы вернулись в дом через чёрный ход и попали на половину сановника. В гостиной меня ожидала дама, в которой я сразу узнал одну из петербургских однокурсниц моей сестры Марии. Оказалось, что на днях губернатор упомянул моё имя в разговоре с её мужем, и с тех пор она постоянно молилась о моём спасении. Выслушав подробный рассказ о моих злоключениях, она стала уверять, что губернатор вспыльчив, но быстро отходчив, и что, успокоившись, он непременно меня примет. Приказав повару накормить меня ужином (что было необычайно кстати, ибо я целый день не ел), г-жа К. отправилась на половину губернатора с миротворческой миссией. Вскоре она вернулась, сияя: «Он тебя ждёт. Только, пожалуйста, ни в чём ему не перечь».
