Сара Блейк - Строгановы. Самые богатые в России
Война приближалась к концу, все прекрасно понимали, что Наполеон разбит, но стычки с французскими войсками продолжались. В жестокой схватке под Краоном граф Строганов командовал резервным отрядом, в самый разгар сражения ему донесли о гибели сына. Известие настолько потрясло отца, что он, будучи не в состоянии лично завершить блестяще разработанную им операцию, передал командование М. С. Воронцову. Юный Александр был убит ядром в голову. Найти тело сына граф смог не сразу – два дня он ужасном состоянии прочесывал места сражений, осматривая трупы солдат.
Потом он придет в себя и будет даже воевать, но Строганова будут постоянно видеть в самом пекле сражения, дерзкой храбростью он искал себе смерти. Старые друзья Строганова глубоко сочувствовали его семье. Князь Чарторыйский писал Новосильцеву: «Слыхали ли вы уже, милый друг, о случившемся несчастье? Бедный Александр Строганов убит почти на глазах своего отца, который в полном отчаянии. Что будет с бедной графиней Софьей Владимировной? Выдержит ли она этот ужасный удар? Редко что-либо меня так огорчало… Несчастие этого семейства ужасно; несчастье, которое постигло таких друзей, как эти, надрывает сердце».
Строганов так и не попал в Париж, город, где прошла его юность, где он встретил первую любовь. Он покидает армию и через всю Германию с прахом сына отправляется в Санкт-Петербург. После похорон у графа открылась чахотка и на семейном совете решено было отправить его в Лиссабон, но видимо так было угодно судьбе, что старший Строганов скончался на борту фрегата «Святой Патрикий» вблизи Копенгагена.
По странному совпадению за два дня до этого в датской столице умерла Теруань де Мери-кур – его парижская любовь. Тело Строганова было доставлено в Петербург и погребено рядом с сыном на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в фамильной усыпальнице в присутствии императорской семьи. Со смертью графа Павла Александровича пресеклась младшая линия Строгановых.
Глава 12
Многомудрая Софья Строганова – жизнь ради других
Это был самый страшный день в ее жизни. Она написала в своем дневнике позже, что из нее просто вынули душу, оставив одно тело. То был день, когда ей сообщили о гибели на поле боя любимого сына Сашеньки. Она не хотела ни есть, ни спать, впала в странное оцепенение, когда двигаешься, говоришь, принимаешь соболезнования только по необходимости.
Она практически не помнила себя, когда в доме появился супруг, доставивший тело сына. Это было страшно, нет, это был не ее, родной, дорогой, любимый Саша, это было обезображенное тело, без головы.
Но она собралась с остатками сил. Дочери и супруг ее нуждались в поддержке в такой жуткий час для их семьи. После отпевания сына в Александро-Невской лавре, где, казалось, присутствовал весь петербургский свет, после похорон, она закрылась у себя в комнате и не выходила оттуда три дня. Вот тогда-то она дала волю слезам, она кричала, билась в истерике, в яростном гневе крушила и била посуду. Ей нужно было выплеснуть все то отчаяние, что она испытывала.
Прошло несколько дней. Павел был в жутком состоянии, он обвинял себя в том, что явился инициатором появления сына на поле боя, что именно он не позаботился о его безопасности…. Да Бог еще знает в чем! Он надеялся, что умрет там же, под пулями французов, но судьбе видимо был не угодно!
Софья Владимировна сама оделась, привела в порядок волосы. Горничная Глаша с замиранием сердца ждала за дверью. Хозяйка вышла из комнаты в черном траурном платье. Черные круги залегли под глазами этой красивой женщины. Но она все еще находила силы держать себя в руках.
– Накрывайте на стол к завтраку, – повелела она. Голос был ее холоден. – Я к Павлу Александровичу.
Супруг лежал ничком на кровати, обросший колкой щетиной, с тусклыми, полным боли и отчаяния глазами, он выглядел жалким. Этот блестящий офицер, государственный муж превратился маленькое беспомощное существо. Словно боль съела в нем все самое лучше.
– Друг мой, Павел Александрович, вставай, – промолвила Софья Владимировна. – Горе наше безмерно, – она легонько погладила его по голове. – Но надо крепиться, друг мой, надо. Ради дочерей… – в ее голосе послышались слезы.
Одним рывком Павел Александрович вскочил с кровати, бросился к ее ногам.
– Прости меня, прости, – с исступлением он принялся целовать ей руки. – Я виноват, прости меня…
– Господь с тобой, Пашенька, я тебе не судья, видимо, крест нам такой положен, – вымолвила она. Супруги обнялись и расплакались оба. И это были слезы облегчения, связавшие вновь их жизни, разорванные гибелью сына.
Павел Алексанрович так и не оправился. С каждым днем он стал угасать. Он по-прежнему винил себя в смерти любимого сына. На нервной почве у графа открылась чахотка. Софья Владимировна с дочерьми уговорили его отправиться в Лиссабон на лечение.
Но прежде Строганов сделал одно очень важное дело. Он написал завещание и майоратный акт, по которому все его имущество (имения и заводы) вошло, во избежание дробления, «в общий состав под именем нераздельного имения». По этому акту его супруга, Софья Владимировна, вступала в пожизненное владение майоратным имением, а затем наследницей майората становилась старшая дочь Строганова, Наталья Павловна.
До Лиссабона Павел Александрович не доплыл. Чахотка оказалась сильнее и коварнее. Похоронили графа Строганова рядом с сыном, поклониться ему в последний раз приехал и император с семьей.
Софья Владимировна, сжав всю волю в кулак, неимоверно переживая сие, все же нашла в себе силы жить дальше. Став в сорок два года вдовой, своей целью она поставила восстановить порядок в изрядно обветшавшем наследии Строгановых. Безраздельно управляла она имениями и вотчинами почти двадцать восемь лет.
Выдав всех дочерей замуж, причем, весьма и весьма удачно, она жила то в Петербурге, то в имении Марьино в Новгородской губернии. Обладая поистине мужским складом ума, она так организовала дело, что смогла укрепить семейное состояние. Немало она пеклась и о крепостных, указывая управляющему, что следует изначально заботиться об их благосостоянии, а уж потом о доходах с имения. Софья Владимировна понимала, что много зависит именно от грамотных управляющих и приказчиков, поэтому спустя несколько лет после вступления в наследство открыла в Петербурге Школу земледелия, горных и лесных наук. На обучение туда принимали способных крестьянских детей из ее имений, сыновей других крепостных и вольных людей. Теоретические знания преподавали в Петербурге, на Васильевском острове, а практикой обучающиеся занимались в Марьино, где были специально построены птичник, мельница, рига.
