Иван Стаднюк - Сердце помнит
Иоганн Бергер, с тех пор как видел его Кудрин, постарел еще больше. Его лицо покрыли новые глубокие морщины. В ввалившихся глазах видны были грусть и внутренняя боль. Шел он, тяжело опираясь на трость. Из-под черной шляпы в беспорядке выбивались седые волосы.
Встретив старика близ штаба дивизии, в отдаленном пригороде Берлина, Кудрин удивился: "Что его привело сюда?"
Старый Бергер узнал младшего лейтенанта, и лицо его на миг посветлело. Он снял свою потертую шляпу и поклонился.
- Господин офицер, - торопливо заговорил он, - я второй день ищу вас. Вчера направлялся в советскую комендатуру, чтобы сообщить о своем бывшем сыне Курте... Увидел на улице вас. Ноги у меня старые, догнать не смог. Вы сели в машину и уехали в этом направлении. Я понял, где искать господина офицера.
- Что вы хотели мне сказать? - насторожился Павел.
- Я хотел сказать, что Курт собирается бежать из Берлина. Позавчера ночью приезжал шофер адъютанта генерала Каллагэна. Передал записку. Курт просит подготовить все его ценные вещи. Сегодня ночью он заедет.
Кудрин смотрел в скорбные глаза старика и думал: "Или ты действительно человек чистой души, или я ничего не смыслю в людях..."
- Теперь, - заключил, опустив голову, Иоганн Бергер, - я буду считать, что выполнил свой долг, что хоть частично искупил свою вину... Ведь это я породил и вырастил такого негодяя...
Последние слова старик произнес свистящим шепотом, как человек, которого одолел приступ тяжелой одышки.
Старый полиграфист Иоганн Бергер сказал правду. Курт Бергер поздним вечером подкатил на машине к дому отца, где и был задержан.
Но эсэсовец не собирался так легко сдаваться. В комнате, куда его привезли после ареста, он, изображая негодование, обратился к генералу Рябову:
- Это произвол! Я американский подданный. Вы не имеете права. Вот мои документы. Смотрите!
Действительно, при Курте Бергере был американский паспорт на имя Вильяма Хатчинса.
- Я требую немедленно поставить в известность о моем задержании генерала Каллагэна. Я его подчиненный.
- Звоните, - разрешил генерал Рябов, указывая на телефон и прикрывая листом бумаги лежавшую перед ним фотографию Бергера в форме эсэсовца.
Бергер стремительно бросился к аппарату.
Павел Кудрин сидел в дальнем углу комнаты, безмолвно наблюдая за происходящим. Лицо его было суровым, сосредоточенным, руками он крепко сжал подлокотники кресла.
Через несколько минут после того, как Бергер переговорил с генералом Каллагэном, зазвонил телефон.
Генерал Рябов взял трубку, послушал и коротко ответил:
- Проводите их сюда.
Открылась дверь, и в комнату вошел грузный человек с рыхлым выхоленным лицом, в форменном костюме цвета желтой глины. Бритые щеки его отливали синеватым глянцем, на одной виднелся след глубокого ранения. Это был генерал Каллагэн. Его сопровождали три офицера в таких же костюмах, с пестрыми орденскими планками на груди. Во всем их виде чувствовались настороженность и любопытство.
Американцы, переступив порог, галантно раскланялись, Каллагэн чинно направился в глубину комнаты, к столу генерала Рябова, американские офицеры столь же чинно двинулись за своим шефом. Последним шел офицер, при виде которого у младшего лейтенанта Кудрина точно дыхание перехватило. Он тотчас же узнал это маленькое, круглое лицо с обвисшими щеками, черными треугольничками бровей, широконоздрым прямым носом. Сомнений не было: в кабинет генерала Рябова вошел майор Мэлби - тот самый американец, который убил своего офицера-летчика, толкал Шестова и Кудрина на предательство, когда попали они в фашистский плен.
Как только Каллагэн поравнялся с Куртом Бергером, тот вскочил и угодливо склонил голову:
- Какое-то недоразумение, господин генерал.
- Не волнуйтесь, Вильям, - по-английски оборвал его Каллагэн. - Мы с русскими коллегами всегда найдем общий язык.
Андрей Петрович, поднявшийся было из-за стола навстречу американскому генералу, вдруг снова сел. Кудрин, пораженный неожиданной встречей, не заметил, как нахмурились седые брови Рябова, еще плотнее сомкнулись его губы, резче обозначились скулы. Генерал Рябов в упор глядел на Каллагэна. Он видел длинный, тонкий, чуть горбатый нос американца, несколько выдававшуюся вперед нижнюю губу, сообщавшую лицу Каллагэна нечто лошадиное. Но прежде всего ему бросился в глаза сине-багровый шрам, напоминавший след куриной лапы. "Куриная лапа" хищно зажала в когтях левую щеку Каллагэна, сморщила ее, обезобразила.
- С кем имею честь? - обратился Каллагэн через переводчика к генералу Рябову. В сдержанном тоне американца чувствовалась обида на холодный прием.
Андрей Петрович, глядя прямо в лицо американскому генералу, глухо сказал:
- Я уже имел "счастье" с вами познакомиться.
- О, да? - осклабился Каллагэн. - Напомните, пожалуйста, и извините: у меня, как говорят, короткая память.
- Напомню. У нас, русских, память хорошая, - твердо, без улыбки ответил Рябов.
Он явственно увидел сейчас далекие дни своей молодости и во всех деталях воскресил в памяти страшную трагедию, разыгравшуюся двадцать семь лет назад на Севере, близ затерянного в придвинских лесах села.
7. ВОСПОМИНАНИЯ ГЕНЕРАЛА РЯБОВА
Над Синими Озерками ярко светило утреннее солнце. Из-за купола рубленой, почерневшей от времени и поросшей мохом деревенской церквушки, приютившейся на высоком берегу Емцы, выплескивался разноголосый колокольный перезвон и торжественно плыл над крышами домов, над речкой и терялся где-то за околицей, в чащобе казенного леса. По широкой, заросшей подорожником и спорышем улице, вдоль жердевых изгородей парами и в одиночку шли в церковь празднично одетые люди.
Не радовался празднику, может быть, только один Андрюша Рябов. Не любил он ходить в церковь, где нужно терпеть насмешливые взгляды хлопцев сынков деревенских богачей, наряженных в добротные юфтевые сапоги, суконные брюки с напуском и в сатиновые рубахи под цветной пояс из крученого шелка. И хотя не один Андрей среди молодежи был бедно одет, не один он носил лапти, домотканые штаны, крашенные соком бузиновых ягод, и белую домотканую рубаху, перехваченную узеньким ремешком из сыромятной кожи, но именно его замечали расфранченные парни и кололи при случае обидной насмешкой.
Знал Андрей причину неприязни к себе богатеев. Не могли они смириться с тем, что на него, "лапотника", засматриваются деревенские девчата, ловят взгляды его быстрых глаз.
Девятнадцатилетний Андрюша Рябов был статен и красив собой. Его большие карие глаза под густыми черными бровями всегда светились задумчивостью, а чистое круглое лицо с небольшим прямым носом и тонко очерченными, словно у девушки, валиками губ, над которыми чернел пушок, дышало молодостью, силой, лесной свежестью.
