Игорь Белецкий - Антон Брукнер 1824 - 1896 Краткий очерк жизни и творчества [Популярная монография]
Разработка I части раскрывает дотоле неизведанные глубины духа композитора. Сокровенный мир интимных грез и мечтательных видений предстает в первом разделе, где доминирует певучая тема, излагаемая в высоком, напряженно звучащем регистре виолончелей. Это как бы лирическая исповедь «героя», предваряемая раздумчивыми интонациями первой темы. Резкий контраст создает второй раздел разработки, рисующий картину титанической схватки. Подобно неумолимой поступи судьбы звучат в tutti оркестра интонации начальной темы, вызывая представление о единоборстве «героя» с силами рока. Этот кульминационный раздел разработки отмечен величием античной трагедии. Дальнейшее развитие подобно одной гигантской волне, включающей и динамическую репризу, устремлено к последним тактам I части — лучезарной коде, где на органном пункте тоники длительностью в 53 такта утверждается мажорное трезвучие. Кода заканчивается ликующими фанфарами медных, провозглашающими торжество жизни и света.
Полярно противоположную сферу образов воплощает начало II части. На ум невольно приходят бессмертные пушкинские строки:
Вдруг: виденье гробовое,
Незапный мрак иль что-нибудь такое…
Траурное звучание до-диез-минорной темы в первых тактах Adagio рождает чувство безграничной скорби; сумрачный колорит низких струнных (альты, виолончели, контрабасы) подчеркнут зловеще-суровым тембром квартета вагнеровских туб[51], впервые примененных здесь Брукнером; мрачно-торжественным звучанием они затмевают прежний солнечный ландшафт, словно возвещая приближение смерти. Брукнер с трогательной непосредственностью описал происхождение замысла Adagio: «Однажды я пришел домой и мне стало очень печально; я думал о том, что мастера скоро не будет в живых, и тогда мне пришло на ум cis-moll'ное Adagio». (Это было за три недели до смерти Вагнера.) Действительно, образы Adagio Седьмой симфонии с огромной силой передают трагедию смерти и одновременно страстное стремление к преодолению страданий, к освобождению от власти зла. Скорбному оцепенению первых тактов Adagio противостоит хорал струнных (вторая часть темы), воспроизводящий мажорные интонации «Non confundar in aeternum»[52] из Те deum Брукнера. Здесь композитор цитирует самого себя, чтобы сделать максимально понятным замысел Adagio, основанный на контрасте противоположностей — мрака и света, гнетущей подавленности и радостного озарения, преображения. Так уже в первых тактах раскрывается главная идея Adagio, определяющая дальнейшее развитие.
А. Брукнер в 1885 г.
После трагедийных образов первой темы вторая переносит в мир светлой романтической мечты. На мягко колышущемся фоне сопровождения у скрипок легко и свободно парит моцартовски ясная тема с прозрачным мелодическим орнаментом; она кажется неземным видением, пришедшим из мира, не подвластного силе зла. И снова с неотвратимой неизбежностью возникают сурово-скорбные звучания первой темы, символизируя неизбывность страданий и смерти. На контрастном противопоставлении этих полярных образов основано дальнейшее развитие Adagio, приводящее к экстатической кульминации в до мажоре, утверждающей радостно преображенные интонации первой темы. Затем следует трагический срыв. Ослепительно блестящее tutti оркестра сменяется подобно внезапно опустившемуся темному занавесу сумрачно-приглушенным звучанием квинтета туб — эпилогом-эпитафией памяти Вагнера; словно в скорбном оцепенении медлительно развертываются интонации темы «Non confundar», пока подавляемые усилием воли рыдания не прорываются наружу во внезапном вскрике валторн fortissimo. Просветленно мажорное звучание первой темы в последних тактах части воспринимается как примирение с неизбежным. Так заканчивается Adagio Седьмой симфонии — одно из самых вдохновенных созданий Брукнера, в котором, быть может, с наибольшей полнотой воплотилось его credo человека и художника.
Ярчайший контраст трагической застылости последних тактов Adagio создает начало III части, скерцо, полное ощущения первозданной силы и энергии неукротимого натиска. Безостановочное кружение фигуры струнных, напоминающее какой-то причудливо-демонический хоровод, властно прорезает ритмически чеканная тема трубы — призыв к борьбе и символ душевной стойкости в испытаниях. Любопытная деталь: прообразом этой темы послужил задорный клич петуха. Скерцо Седьмой симфонии — одно из самых инфернально-зловещих у Брукнера. Недоброе, призрачное веселье основного раздела, в котором моментами чудится мефистофельская усмешка, резко оттеняет безмятежное спокойствие трио. Шубертовски напевная мелодия скрипок, выдержанная в плавном ритме лендлера, овеяна атмосферой сельской идиллии, поэзией лесного приволья.
Финал симфонии знаменует окончательное торжество действенного, мужественно-героического начала; музыка пронизана чувством радостной окрыленности, пафосом победного ликования. Стремительно-полетная первая тема, интонационно близкая начальной теме симфонии, проникнута четким маршевым ритмом; она словно уносит слушателя в безбрежные звездные дали, символизируя победу духа над материей. Типичная для Брукнера хорального склада вторая тема и рыцарственно горделивая третья с ее гигантскими унисонами контрастно дополняют основной образ финала: символ несокрушимой веры, непререкаемых духовных ценностей и поистине апокалипсическая картина смертельной схватки небесного воинства с сонмищем адских сил. Дальнейшее развитие финала всецело подчинено художественному замыслу. В репризе три основные темы даются в обратной последовательности, чтобы создать ощущение единого динамического нарастания, венчаемого лучезарной кодой. Весь финал в целом — один из наиболее ярких примеров творческого процесса Брукнера, при котором формообразование обусловлено внутренними художественными импульсами. Однако это своеобразие формы не сразу было понято современниками. Симфонии Брукнера называли «бесформенными» и порой издевательски утверждали, что он сочиняет «словно пьяный». Даже такой горячий пропагандист музыки Брукнера как дирижер Герман Леви вначале капитулировал перед финалом Седьмой; лишь после разъяснений автора он решился выступить с ее исполнением в Мюнхене.
Артур Никиш
Концерт состоялся 10 марта 1885 года и имел огромный успех; мюнхенская премьера Седьмой симфонии стала величайшим триумфом Брукнера, положив начало его широкому признанию за пределами Австрии[53]. Не только публика восторженно встретила новую симфонию, но и критики писали, что автора можно сопоставить с самим Бетховеном. Используя энтузиазм слушателей, Леви организовал сбор средств для издания партитуры симфонии, увенчавшийся успехом. Вечером следующего дня Брукнер слушал в театре «Валькирию» Вагнера под управлением Леви; после спектакля по просьбе Брукнера в опустевшем зале трижды прозвучала траурная музыка из Adagio Седьмой в память о «бессмертном мастере».
