Борис Соколов - Тухачевский
Офицеры видели в командарме человека своей среды, вежливость и корректность Тухачевского производили на них благоприятное впечатление и облегчали принятие психологически непростого решения о вступлении в Красную армию. Тем более что альтернативой был расстрел или, в лучшем случае, прозябание на случайные заработки — ведь другой профессии, кроме военной, подавляющее большинство офицеров не имело.
Позднее Тухачевский отстаивал свой приоритет не только в деле привлечения военных специалистов, но и в организации репрессий, без которых невозможно строить армию в военное время: «…Впервые в 1-й армии были введены армейский и дивизионные военно-революционные трибуналы. Учреждение трибуналов окончательно закрепило утверждение дисциплины».
Очень скоро войска Тухачевского достигли первых успехов. 8 июля 1918 года он телеграфировал Кулябко в Москву, желая поделиться с другом радостью победы: «Тщательно подготовленная операция Первой армии закончилась блестяще. Чехословаки разбиты. Сызрань взята с бою». Однако наступление не получило развития из-за последовавших драматических событий, в ходе которых Тухачевский едва не погиб. Против Москвы поднял мятеж главнокомандующий Восточным фронтом левый эсер и бывший подполковник М. А. Муравьев. Это стало ответом на подавление выступления его товарищей по партии в Москве 6 июля. Вот как охарактеризовал Муравьева Тухачевский в мемуарной статье «Первая армия в 1918 году»: «Муравьев отличался бешеным честолюбием, замечательной личной храбростью и умением наэлектризовывать солдатские массы… Мысль "сделаться Наполеоном" преследовала его, и это определенно сквозило во всех его манерах, разговорах и поступках. Обстановки он не умел оценить. Его задачи бывали совершенно нежизненны. Управлять он не умел. Вмешивался в мелочи, командовал даже ротами. У красноармейцев он заискивал. Чтобы снискать к себе их любовь, он им безнаказанно разрешал грабить, применял самую бесстыдную демагогию и проч. Был чрезвычайно жесток. В общем, способности Муравьева во много раз уступали масштабу его притязаний. Это был себялюбивый авантюрист, и ничего больше».
Не вышло из Муравьева Наполеона. Прав Тухачевский: Михаил Артемьевич оказался никудышним предводителем мятежа (удавшийся мятеж, как известно, зовут революцией), не сумел правильно оценить обстановку и даже грамотно провести пропаганду среди своих солдат. 11 июля, прибыв в Симбирск на встречу с Тухачевским, Муравьев предложил командарму Первой прекратить борьбу с чехами и Народной армией Комуча, поддержать объявление войны Германии и, если Совнарком не одобрит эти действия, то, соединившись с чехословацким корпусом, идти походом на Москву для свержения власти Ленина и создания потом нового фронта против немцев. Тухачевский отказался, и немедленно был арестован пришедшими с Муравьевым красноармейцами. Главком с сумасшедше блестящими глазами радостно заявил командарму: «Я поднимаю знамя восстания, заключаю мир с чехословаками и объявляю войну Германии». Потом Муравьев отправился занимать Симбирский Совет. Войска, которые поддержали главкома, не знали, что он изменил Советской власти, и думали, что Муравьев действует по согласованию с Москвой. Когда обман раскрылся, песенка бравого подполковника была спета.
После ухода Муравьева солдаты собирались без промедления и лишних церемоний «вывести в расход» Тухачевского. О своем спасении он рассказывает так: «…Красноармейцы хотели меня тотчас же расстрелять, но были крайне удивлены, когда на вопрос некоторых, за что я арестован, я им ответил: "За то, что большевик". Они были сильно огорошены и отвечали: "Да ведь мы тоже большевики". Началась беседа. Услышав о левоэсеровском восстании в Москве и получив объяснение измены Муравьева, оставшиеся красноармейцы тотчас же избрали делегацию и отправили ее в броневой дивизион для обсуждения вопроса». Тухачевского сразу освободили. Тем временем Варейкис сосредоточил в здании губисполкома преданный большевикам латышский отряд и пригласил Муравьева на переговоры. Главком явился с вооруженной свитой, но засады не заметил. Когда переговоры зашли в тупик, Муравьев с угрожающими словами: «Тогда я иначе с вами поговорю!» ринулся к двери в коридор, где осталась его охрана. И увидел, что свита уже разоружена и вокруг стоят латыши с примкнутыми штыками. С криком «Предательство!» Михаил Артемьевич успел еще выхватить маузер и трижды выстрелить, ранив двоих, прежде чем был убит.
После смерти Муравьева до прибытия нового главнокомандующего фронтом И. И. Вацетиса Тухачевский временно командовал Восточным фронтом. Советские войска оказались на время деморализованы изменой популярного среди красноармейцев Муравьева, зарекомендовавшего себя удачливым военачальником еще на Украине в войне против Центральной Рады. Многие части успели получить муравьевские телеграммы о замирении с чехами и войне против Германии, а через несколько часов — новые телеграммы о казни Муравьева и продолжении борьбы с чехословацким корпусом и частями Комуча. Красноармейцев охватила паника, они почти без сопротивления оставили Бугульму, Meлекесс, Симбирск, а в начале августа — и Казань, где в руки чехов и Народной армии попала основная часть эвакуированного сюда российского золотого запаса. Комиссары, равно как и многие большевистски настроенные рядовые бойцы, стали подозревать в предательстве чуть ли не всех бывших офицеров. Не избежал подозрений и Тухачевский, хотя, казалось бы, его поведение во время, как говорил сам Михаил Николаевич, «шутовского восстания Муравьева» не давало никаких поводов для сомнений в его верности Советской власти. Член Реввоенсовета фронта П. А. Кобозев даже приказал арестовать Тухачевского, но этому воспротивились Варейкис и член Реввоенсовета 1-й армии В. В. Куйбышев. Конфликт удалось уладить без вмешательства Москвы.
29 июля 1918 года Восточный фронт был объявлен главным фронтом Республики. Через несколько дней сюда выехал председатель Реввоенсовета и нарком по военным и морским делам Троцкий. Перед этим состоялось заседание Реввоенсовета с участием Ленина. Об этом заседании Троцкий вспоминал следующим образом: «— Надо мобилизовать всех и всё и двинуть на фронт, — говорил Ленин. — Надо снять из «завесы» все сколько-нибудь боеспособные части и перебросить на Волгу…
— А немцы? — отвечали Ленину.
— Немцы не двинутся, им не до того, да они и сами заинтересованы в том, чтобы мы справились с чехословаками».
В результате Троцкий отправился на Восток с солидными подкреплениями из войск бывшей Западной завесы, а также с мобилизованными для политработы коммунистами. У Льва Давыдовича с Владимиром Ильичом состоялся примечательный разговор, воспроизведенный Троцким по памяти в 1924 году: «Наспех сколоченные полки и отряды, преимущественно из разложившихся солдат старой армии… весьма плачевно рассыпались при первом столкновении с чехословаками.
