Эмилия Руэте - Принцесса Занзибара. Женщины при дворе султана Сеида Саида
Каждому ученику разрешалось привести в школу нескольких рабов. Они занимали места где-нибудь на заднем плане, а мы, дети, усаживались на циновке, где кому нравилось. Не было ни постоянных мест у учеников, ни деления на классы; еще меньше было попыток организовать контрольные работы, которые вызывают так много волнения здесь. Если кто-то из учеников значительно отставал от других или очень их обгонял, если было замечено чье-то особенно хорошее – или наоборот – поведение, об этом сообщали на словах матери ребенка и султану. Наш отец строго приказал, чтобы нас сурово наказывали за те проступки, которые мы могли совершить. И при том, как непослушно мы себя вели, учительнице часто выпадал случай взмахнуть ненавистной тростью.
Кроме чтения и письма, нас немного учили считать. Арифметические действия выполнялись в уме над числами до ста, а в вычислениях на бумаге верхней границей была тысяча. Выходить за эти границы считалось вредным. На грамматику и орфографию тратили не очень много сил. Что касается истории, географии, физики и математики, я никогда не слышала о них дома и познакомилась с этими учебными предметами, только когда приехала сюда. Но действительно ли я стала сколько-нибудь лучше, чем мои подруги из Африки, благодаря тому малому запасу знаний, который я приобрела в Европе ценой неутомимого упорного труда, – на этот вопрос я до сих пор не знаю ответа. Однако я могу вполне достоверно утверждать, что меня никогда не обманывали и не запугивали более беззастенчиво, чем после того, как я усвоила бесценные сокровища европейского знания. Ох, счастливцы, живущие там, вы не можете даже вообразить себе, что может быть сделано во имя цивилизации!
Разумеется, весь распорядок нашей учебы не допускал ничего похожего на подготовку к урокам во внешкольное время. Какой бы сильный страх ни внушала учительница, ученики глубоко уважают ее и всю жизнь относятся к ней с почтением. Иногда ее даже просят быть посредницей между людьми, которые не могут прийти к соглашению по какому-нибудь поводу, то есть она исполняет обязанность, которую здесь католики возлагают на своего духовника. Но в одном восточные и западные школьники одинаковы. Я имею в виду инстинктивное стремление детей подкупать своих учителей подарками. Когда в Германии мои дети просили меня о пустяковом деле – купить цветы для фрейлейн такой-то, я не могла не вспомнить свою собственную молодость. Это не характерно для какого-то одного народа, это можно обнаружить во всем мире. Еще до того, как я узнала, что на свете существует страна Германия, я – так же, как и все остальные, – дарила моей учительнице много сладостей, чтобы добиться ее расположения. Самые вкусные французские леденцы, которые давал нам отец, мы стремились принести в жертву ее благосклонности. К несчастью, та, кто была предметом наших усердных стараний, страдала от зубной боли, и поэтому наши дипломатические уловки не очень ее смягчали: она думала, будто мы, закармливая ее сластями, надеялись усилить ее зубную боль настолько, чтобы ей пришлось дать нам отдых на день.
Длительность обучения была совершенно неопределенной. Все, что полагалось выучить, должно было быть выучено, а делал это человек за один год, два или три года – зависело от его способностей. Шитье не входило в программу обучения: ему учили матери, которые обычно были опытными в этом деле. И все же я знала, что некоторые из моих сестер выросли, не научившись даже пришивать пуговицу. Государственные школы тоже существуют, но только для детей бедноты. Каждый, у кого хватает на это средств, имеет у себя воспитательницу или учителя. Иногда обучением детей занимается секретарь главы семейства, но девочек он, конечно, учит только, пока они очень малы.
Получив воспитание там, где я выросла, я неизбежно должна была сравнивать его с европейской системой, преимуществами которой пользовались мои дети. Несомненно, существует огромная разница между немецким избытком образования и арабским невежеством; в первом случае предъявляют слишком большие требования, во втором слишком малые. Но я полагаю, что такие различия не исчезнут никогда и будут существовать, пока существует мир, поскольку похоже, что ни один народ не способен остановиться на золотой середине. Здесь, во всяком случае, умы детей излишне набивают знаниями, вкладывая в них намного больше, чем они могут проглотить. После того как они начинают учиться в школе, родители очень мало видят их. Из-за различных заданий, которые должны быть выполнены к следующему дню, не может быть и речи о настоящей семейной жизни, а с ее утратой во многих случаях должно исчезать и постоянное, заметное влияние на характер ребенка. Весь день ребенок не живет, а спешит и карабкается, торопясь с одного урока на другой. И кроме того, как же много времени дети напрасно тратят, с великим трудом заучивая факты, которые окажутся совершенно бесполезными, так что даже кажется, что их заучивают лишь для того, чтобы забыть! Как можно одобрить метод, согласно которому у детей крадут время, которое они могли бы гораздо лучше провести дома?
Кроме того, эти несчастные дети каждый день проводят пять или больше часов, запертые в похожем на тюрьму помещении, которое называют «классом», таком жарком и душном, что невозможно описать. В учреждении, где находятся двести детей, есть всего четыре стакана для воды! Каково это знать матери, которая хочет поцеловать своего ребенка, вернувшегося оттуда? И можно ли удивляться тому, что в подобных условиях малыши болеют? Что бы вы ни делали дома для сохранения их здоровья, отвратительный воздух школы обязательно сведет на нет все ваши усилия. Какими несчастными выглядят многие школьники в этой стране; сердце просто кровью обливается из-за их плачевного положения! С тоской вспоминаю я нашу открытую, просторную веранду. Какая польза от самого лучшего образования, если тело будет разрушено борьбой за его получение?
Я мало рассказываю здесь о том уважении, которое мы все – мои братья, сестры и я сама – проявляли к нашим родителям, учителям и вообще ко всем старшим. Религиозное образование, которое дают в школе, кажется, не развивает ни одного из этих чувств так хорошо, как должно бы, – и это неудивительно, поскольку оно чисто формальное. Детей принуждают заучивать наизусть бесконечные списки дат церковной истории вместо того, чтобы побуждать их регулярно ходить в церковь, где хорошая проповедь вдохновила бы их больше, чем голые исторические факты. Мы тоже должны были запоминать уроки, но не занимались этим до такой степени, чтобы полностью пренебрегать душой, а здесь она страдает, потому что ее обделяют ради разума. По моему мнению, здесь слишком много учатся по книгам. Каждый так хочет подняться как можно выше с помощью образования, что в конце концов ручной труд становится позорным; слишком много значения придают знаниям и культуре. Поэтому неудивительно, что почтительность, честность, набожность и удовлетворенность сменяются ужасным безбожием, презрением ко всему святому и ко всем установлениям и к неразборчивости в средствах при добывании земных выгод. Чем выше книжная образованность людей, тем больше становятся их потребности и их требования к жизни, от этого так жестока и сильна конкуренция между ними. Да, ум, несомненно, развит, но сердце остается без обработки. Человек должен в первую очередь изучать слово Бога и Его святые заповеди и в последнюю – рассуждать о «силе и веществе».
