Анри Труайя - Этаж шутов
Вася по достоинству оценил хладнокровие нареченной, ставшей отныне его женой. Она оставалась спокойной и дальше, во время шествия под фанфары по улицам, полным народа, в этом веселом клубке шутов, который неотступно катился за ними до самого Васильевского острова. Праздничная толпа вокруг них хохотала, горланила, изощряясь в насмешках и шутовских поздравлениях. Шуты были в масках и на потеху публике выделывали смешные коленца. К шутам присоединились скоморохи с медведями и учеными обезьянами. Прекрасным зрелищем для народа был этот карнавал, устроенный государыней в честь свадьбы лучшего из своих шутов. Не было ни одного недовольного. Народ был благодарен Ее Величеству: в столице редко случалось повеселиться. Чтобы не понаслышке знать, что праздник действительно удался, государыня сама сопровождала кортеж в закрытой коляске. Ó бок с коляской, на белом коне, обряженном в красную сбрую, гарцевал Бирон. При их приближении радостный рев толпы стихал, переходя в почтительный шепот.
Наконец в одном из переулков Васильевского острова Вася увидел бани. В карауле у входа стояли солдаты в парадной форме. Небольшой духовой оркестр заиграл веселую музыку, Бирон слез с лошади и открыл новобрачным дверь ключом, который ему доверила государыня. Войдя первым, он пожелал молодым счастливо устроиться и тут же оставил их со словами «Да благословит вас Бог!». Народ на улице продолжал веселиться, приветствуя новобрачных. После отъезда Бирона баню заколотили снаружи, а в местах, означенных государыней, расставили часовых. В наступившей после шума толпы тишине Вася почувствовал, что сейчас ему предстоит доказать, что брак – это нечто большее, чем маскарад.
Просторная комната, с низким потолком без окон, – в ней проведут Наталья и Вася первую брачную ночь. Большая, спрятанная наполовину в альков кровать, перед огромной чугунной печью, в которую с другой стороны стены работники подбрасывают дрова. Время от времени один из них, крадучись, пробирается в комнату, плескает ведро воды на раскаленный металл и исчезает, причастный тайне. У Васи перехватило дыхание. Он ничего не видит из-за густого пара, словно попал в туман. Зато Наталья не замечает ни этой жары, ни спертого воздуха: похоже, ей интересно, необычная обстановка ее забавляет. Так как Вася застыл с опущенными руками, прячет глаза и молчит, она решает действовать первой и сама, не дождавшись, пока он попросит, распускает верхнюю часть корсажа. Взволнованный, Вася готов встать перед ней на колени в знак благодарности. Но она уже подошла к нему и, забыв про себя, принялась сноровисто раздевать его. Где она так хорошо научилась снимать одежду с мужчин? Безропотно ей подчиняясь, удивляясь ловким движениям рук, он одновременно огорчался и радовался, восхищался и ревновал. Кажется, то не Наталья, а какая-то незнакомая женщина снимает с него кафтан, рубашку и готовится снять штаны. Не женился ли он по неведению на прелестной колдунье, прошедшей школу Бирона, и не только Бирона, – вот о чем Вася сейчас себя спрашивал. Наталья тем временем, усадив его на кровать, стала стаскивать сапоги, что входит в обязанность женщины с первого дня замужества. Она низко склонилась над ним, снимая сапог. В полукружье корсажа мелькнула нежная ложбинка между грудей. Плоть шута взбунтовалась. А Наталья, как бы оправдываясь за свое нетерпение, шептала:
– Ишь, напустили пару!.. Уморят, не ровен час! Не стыдись! То не грех, что ты голый, грех – при такой жаре в одеже сидеть.
Раздев его донага, она нарочито медленно разделась сама, оставив на себе лишь легкие, розовые с фестончиками панталоны изо льна, чтобы, сняв их в последний момент, явить перед Васей последний секрет женской прелести. Обнаженная, в этих розовых панталончиках, она с улыбкой склонилась над ним и стала жадно разглядывать. Существо для забавы, Вася привык во дворце к любопытным взглядам на представлениях шутов, тому Бог свидетель. Но сейчас он растерялся. В этом странном союзе с обычной женщиной он не товарищ в любовной игре, а скорее кукла с оторванным ухом или ногой, кукла, которую девочка не бросает из жалости. Несомненно, уродству обязан он за такое внимание. Темный, сладостный интерес к калекам и христианское сострадание против воли тянут ее к нему. Поразмыслив, Вася вынужден был признать, что одно не лучше другого. Но ведь она его не отвергла, как он опасался, не отвернулась с холодным пренебрежением или, хуже того, с отвращением. Разве сейчас не это главное для него?
Глядя на Наталью, призывно лежащую на кровати, он подумал, что еще больше расположит к себе эту женщину, если не станет ей докучать ласками. Поспешность ее оттолкнет, надо себя сдерживать. Но едва они соприкоснулись горячими, липкими от пота телами, как Вася потерял голову и думал лишь об одном: поскорей получить «свой интерес», как некогда, в случайном соитии с девками. Пока он неловко старался доставить приятное ей и получить удовольствие сам, она с лукавым видом бывалой женщины наблюдала за ним. Теперь он не сомневался: Наталья еще до него познала все тайны плотской любви. Эта мысль раздражала, дурманила голову. Что более лестно – быть первым мужчиной у женщины или мужчиной, которого женщина предпочла другим? Попирая со злостью гладкое, в мягких округлостях тело, шут утолял темную страсть к разрушению. Жажду уродов оскорблять красоту. Потребность людей-недоносков утверждать свою власть над нормально рожденными, выставлять счет удачливым. Через какое-то время он свалился без сил и, опустошенный, лежал рядом с этим прекрасным созданием, женщиной, ставшей его женой по воле нелепого случая, и был благодарен за то краткое счастье, которое она ему подарила, не получив, по всей вероятности, ничего взамен. С пересохшим ртом, влажной кожей, она в своем неуборе была еще соблазнительней. А он, истекая стыдом и потом у чрева жены, думал о том, согласится ли она выдержать новый приступ, когда он придет в себя.
Следуя старинному обычаю, вокруг брачного ложа, по распоряжению государыни, были расставлены бочонки с зерном и снопы пшеницы, дабы у молодоженов сбылось все то, что обещает обычно церковь целомудренной паре. По недостатку житейского опыта, Вася не мог распознать, где у Ее Величества кончались большие имперские замыслы и начинались мелкие личные интересы. Уже не раз царица, оставаясь в тени, вершила его судьбу, а потому он привык думать, что она печется о маленьких людях так же, как о делах государственных. Ее незримое участие приободряло и побуждало к действию, почти как обнаженная плоть Натальи, которая, свернувшись рядом, с улыбкой наблюдала за ним, по всей вероятности, забавляясь его несоразмерным телу карлика детородным органом, хорошо сформированным, как у крепкого парня. Подстрекаемый нескромным вниманием, он вновь овладел ею и был теперь безупречен.
