Сергей Нечаев - Талейран
Произошло это 28 мессидора V года (16 июля 1797 года).
В это время его официальный отец был направлен Талейраном послом в Батавскую республику (Нидерланды). Тайна рождения Эжена Делакруа пока так и остается тайной. Кто-то из биографов видит его внешнее сходство с Талейраном, но оно неочевидно. Кто-то утверждает, что Эжен совсем не похож на своего официального отца, братьев и сестер, но это тоже не доказательство. Некоторые пишут, что Талейран был любовником мадам Делакруа, что Шарль Франсуа Делакруа был очень тяжело болен, что Талейран всю жизнь оказывал помощь Эжену Делакруа и т. д.
Сейчас практически точно установлено, что Шарль Франсуа Делакруа не был биологическим отцом Эжена Делакруа. Во время рождения последнего у него была огромная опухоль на животе, не позволявшая ему даже думать об отцовстве. Но какое все это имеет отношение к Талейрану?
Жан Орьё приводит следующие доводы. Первое: «мадам Делакруа и Талейран находились в очень интимных отношениях» (Orieux. Talleyrand ou Le sphinx incompris. P. 271–272). Второе: «Самый великий художник XIX века — Эжен Делакруа. Даже если бы Талейран за всю свою жизнь не сделал бы ничего, кроме этого сына, — какое произведение мастера!» (Orieux. Talleyrand ou Le sphinx incompris. P. 272.) Третье: «В момент рождения, в апреле 1798 года, никто не поверил, что ребенок родился от Делакруа — напротив, все подумали, что он от Талейрана» (Orieux. Talleyrand ou Le sphinx incompris. P. 273).
Французский историк Эмманюэль де Варескиель по этому поводу пишет: «Все те, кто любит форсировать черты своего персонажа, начиная с Жана Орьё, дали себя соблазнить, не беспокоясь о последствиях, об источниках или, точнее, об отсутствии источников. Раз и навсегда, Талейран не является отцом Эжена Делакруа» (Waresquiel. Talleyrand, le prince immobile. P. 209).
Как пишет биограф Талейрана Луи Бастид, «удивление было всеобщим»[146].
Одни биографы уверены, что в этом Талейрану вновь посодействовала Жермена де Сталь, а вот по мнению Шарля Огюстена Сент-Бёва, Талейран «понравился Баррасу, и через него он вошел в правительство»[147].
На самом деле, Талейран и сам внимательно присматривался к пяти директорам Республики. Для себя он «решал вопрос: искать ли себе нового господина или довольствоваться “этими адвокатами”, как они ни плохи?»[148].
Что касается Директории, то в ней, например, Жан Франсуа Рёбелль выступал категорически против Талейрана, считая, что тот состоит на тайной службе у иностранных держав. Остальные «внимали этим речам без малейшего протеста»[149].
Короче говоря, «все упования Талейрана были возложены на Барраса»[150].
Баррас, в свою очередь, понимал, что Талейран способен на многое. При этом правительству был необходим «хороший дипломат, тонкий ум, способность к долгим извилистым переговорам, к словесным поединкам самого трудного свойства. Он понимал, что эта сложнейшая дипломатическая функция есть та служба, та техника, та специальность, которая сейчас, в 1797 году, имеет и в близком будущем будет иметь колоссальное значение и которую не могут взять на себя ни адвокаты, ни генералы»[151].
Баррас ценил интеллект и образованность Талейрана, «его политический и дипломатический опыт. Баррас знал и то, что Талейран боится реставрации монархии. Иными словами, в создавшейся обстановке это был нужный лидеру Директории человек»[152].
В этой ситуации, по мнению Ю. В. Борисова, «настойчивые усилия мадам де Сталь создавали лишь яркий, шумный, но второстепенный фон, на котором и разыгрывался настоящий политический спектакль»[153].
* * *С подобным утверждением согласиться трудно. На самом деле Жермена де Сталь вновь здорово помогла Талейрану, а ей, в свою очередь, помогал Бенжамен Констан. Каждое утро все трое собирались вместе и разрабатывали планы «атаки» на Барраса.
Но для начала Талейран написал ей:
Моя дорогая, у меня осталось лишь 25 луидоров. Если вы не найдете средство создать для меня подходящее место, у меня разорвется мозг. Постарайтесь. Если вы меня любите, посмотрите, что можно сделать[154].
И Жермена бросилась искать «подходящее место» для человека, которого она совсем недавно любила. В свою очередь, она написала Полю Баррасу:
Друг мой, я могу рассчитывать только на вас в этом мире. Без вас мы пропали, совсем пропали. Знаете, что он мне сказал? Я его оставила: возможно, его уже и нет в живых. Он мне сказал, что утопится в Сене, если вы не назначите его министром иностранных дел. У него в кармане осталось всего десять луидоров[155].
Мадам де Сталь обрушила на Барраса потоки слов, она приходила к нему восемь раз. И, в конце концов, Баррас, и сам понимавший, «что Талейран может пригодиться и что у них подходящей замены нет, ускорил решение и в самом деле поставил в Директории вопрос о назначении Талейрана. После прений три голоса оказались за назначение, два — против»[156].
По сути, лишь Лазар Карно при голосовании «проявил к Талейрану живое отвращение»[157].
Он сказал:
— У этого человека нет принципов, он их меняет, как белье.
Фраза эта переходит из книги в книгу, но она абсурдна по форме: если у человека чего-то нет, то он и не может это менять. С другой стороны, фраза эта неверна и по смыслу: «Талейран всегда был верен принципам 1789 года и “Декларации прав человека”. Что же касается белья, то он его менял чаще, чем Карно и Рёбелль вместе взятые»[158].
Против был и Рёбелль, но покровителем Талейрана, как и следовало ожидать, выступил Поль Баррас, и это решило вопрос.
Безусловно, решающую роль в назначении Талейрана сыграл Баррас, но Жермена де Сталь «подготовила почву»[159].
И пусть Ю. В. Борисов стоит на своем, утверждая, что «эта версия далека от действительности» и что «иные, несравненно более глубокие причины лежали в основе той министерской “чехарды”, которая имела место в июле 1797 года»[160]. На самом деле, именно Жермена стала главным «двигателем» возвращения Талейрана во Францию, равно как без ее энтузиазма не было бы, скорее всего, его назначения на пост министра. Во всяком случае, знаменитый министр полиции Жозеф Фуше (а этот человек знал всё и про всех) написал в своих «Мемуарах», что Талейран «был введен в министерство иностранных дел любящей интриги дочерью Неккера»[161].
* * *Когда Бенжамен Констан вбежал к Талейрану с известием о назначении, тот едва ли не впервые в жизни лишился дара речи. Он бросился ему на шею, повторяя одни и те же слова:
