Владимир Бондаренко - Бродский: Русский поэт
Но есть фотографии первого периода эмиграции, где на груди Бродского отчетливо виден православный крестик. В беседе со шведским исследователем Бенгтом Янгфельдтом (газета «Svenska Dagbladet» от 10 декабря 1987 года) Бродский привычно уклонился от четкого ответа:
«— А как же крест, который на вас надет на одной из фотографий, сделанных сразу после отъезда?
— Это был 1972 год. В то время я относился к этому более, так сказать, систематически. Потом это прошло. Опять же, если хотите, здесь связь с Пастернаком. После его „стихов из романа“ масса русской интеллигенции, особенно еврейские мальчики, очень воодушевилась новозаветными идеями. Отчасти такова была форма сопротивления системе, с другой стороны, за этим стоит замечательное культурное наследие, с третьей — чисто религиозный аспект, но с последним у меня отношения всегда были не слишком благополучными…»
Ни «да» ни «нет». Трудно сказать, систематически ли относился к этому поэт, связано ли это было с Пастернаком, с новозаветными идеями, но вряд ли он стал бы носить крестик без крещения. Скорее всего, поэт, конечно же, знал о нем. Еще в 1973 году протоиерей Александр Шмеман пишет в дневнике о выступлении Бродского в Нью-Йорке, в Пен-клубе: «Вчера длинный вечер у сына Сережи с Бродским… Дома он простой и милый. По словам Сережи, в Пен-клубе, днем, после чтения им его стихов, на вопрос какого-то еврея, почему он христианин, Бродский ответил: „Потому что я не варвар…“».
Нельзя забыть и одно из самых глубоких православных стихотворений в русской поэзии, созданное в марте 1972-го, — «Сретенье». Чтобы написать такие торжественно-проникновенные строки, мало знать евангельский сюжет — необходимо всей глубиной души ощутить ту духовную христианскую реальность, которая за ними стоит.
Он слышал, что время утратило звук.
И образ младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
«Сретенье» Бродского написано в память о встрече с Анной Ахматовой, оказавшей решающее влияние на становление личности Бродского. Он размышляет, вспоминая их встречи: «Она научила, как надо жить. Как писать стихи, научить нельзя. Как жить — можно». Обсуждалась в разговорах Анны Ахматовой с Иосифом Бродским и библейская тема, рассуждали о том, кто бы мог продолжить линию религиозной русской поэзии. От Ахматовой Бродскому осталось своего рода поэтическое завещание — рождественский цикл. «Сретенье» родилось в 1972 году, став одним из последних стихотворений, написанных им на родине; вскоре 32-летнего поэта выдворят за пределы Советского Союза. «Сретенье» по-славянски значит «встреча», встреча человека с Богом. Этого поэт Иосиф Бродский и не скрывает. Дрожь по телу идет, когда читаешь эти строки, пронизанные живым присутствием Бога.
Священник Михаил Ардов писал о Бродском: «Новый завет и христианство, безусловно, было частью его миросозерцания. Потому что, заметим, каждый год к Рождеству он писал обязательно стихотворение рождественское. Мало того, некоторые из них просто превосходные, я считаю, что одно или два даже превосходят знаменитое стихотворение Бориса Пастернака. Кроме того, у него есть превосходное стихотворение под названием „Сретенье“, посвященное памяти Ахматовой. Тут есть разгадка, потому что Ахматова была крещена в честь Анны Пророчицы, той самой женщины, которая участвовала в этом событии, Сретеньи, когда пречистая дева Мария и Иосиф Обручник принесли в иерусалимский храм младенца Христа. И само по себе замечательное стихотворение, кончается оно поразительно совершенно, потому что он описывает, как Симеон Богоприимец прямо из храма идет, и идет не просто, а он идет, как пишет замечательно Бродский, в глухонемые владения смерти. „Он шел по пространству, лишенному тверди“ — это уже почти богословие. Вот так это хорошо. И еще два момента. У Бродского есть такой маленький сборничек, 13 эссе, и там есть его речь, сказанная в 1984 году на каком-то университетском акте, так называется „Актовая речь“. Там он обращается к студентам, окончившим, очевидно, курс, и предупреждает их, что они будут встречаться в мире со злом и беспрерывно, просто зло многолико, многообразно, им надо быть к этому готовыми. И дальше он полемизирует с Львом Толстым, Ганди, Мартином Лютером Кингом, которые призывали к некоему пассивному сопротивлению, основываясь на известном месте из Нагорной проповеди господа Иисуса Христа, что, если тебя ударят по одной щеке, подставь другую. А Бродский в данном случае как хороший проповедник, я думаю, хорошему священнику по плечу такую проповедь сказать, он говорит, что это только начало фразы, а Господь говорил тирадами. И дальше он говорит, что, если кто-то у тебя попросит рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Если кто-то попросит тебя идти одно поприще, ты иди с ним два. То есть он призывает не к пассивности, а к активности, в конце концов…»
Литературовед Елена Айзенштейн, автор прекрасных книг о творчестве Бориса Пастернака, написала серьезное исследование о рождественских стихах Иосифа Бродского, отметив неслучайность интереса поэта к евангельской теме. В жизни он, может быть, и был «замаскированным христианином», тем более с учетом американской жизни и несомненного честолюбивого желания быть в мировом литературном мейнстриме, когда он в интервью вышучивал и самого себя, и свое христианство, и свою русскость. Но, как говаривал Пушкин, поэт может увлечься суетой, поддакивать власть имущим, вести обычный образ жизни, но наступает момент, когда он вспоминает о своем долге перед Небом и согражданами. Отказывается от «суетного света», от мелочных проблем светской жизни и вспоминает о своем предназначении.
И потому я нисколько не осуждаю гражданина Америки, погруженного в заботы суетного света, Иосифа Бродского, но призываю читателей прежде всего читать его божественные, христианские стихи. Он и был тем христианским «колоколом с эхом в сгустившейся сини», никогда не забывавшим в душе своей о череповецком крещении.
Елена Айзенштейн замечает в своей статье: «Любопытно отметить, что стихи рождественской тематики начинают появляться с 1961 года, в роковые времена, предшествовавшие заключению и ссылке. Вероятно, вера в Бога, в свое предназначение помогала Бродскому переносить испытания, которые выпадали на его долю. В стихах 1963 года поражает, как живописно, ярко, как очевидец событий, поэт изображает Рождество, словно все это он видел своими глазами…» Какое уж тут поверхностное соприкосновение с христианством?!
