Лилия Гусейнова - Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция
И много еще подобных писем писал я ей. Это совершенно не похоже было на меня, будто моей рукой чертил буквы юный мальчишка!
«Вы пишете, что у Вас даже руки и ноги пухнут от холоду. Это ужасно. У Вас ведь и без того руки всегда были зябки. Зачем же еще доводить до этого?».
«Дорогой друг! Последние Ваши письма были так полны грусти и такие печальные думы вызывали во мне и так будили бешеные угрызения совести, что я никак не могу прийти в себя».
И даже несмотря на такое некрасивое с моей стороны «расставание» Инесса обращалась ко мне нежно, как к возлюбленному: «Дорогой…». В конце письма писала: «Крепко тебя целую. Твоя Инесса». Я же в ответных письмах обращался к ней также сердечно, но старался скрыть свои чувства и подчеркнуть дружеские наши отношения: «Дорогой друг!» – а завершая послание: «Крепко, крепко жму руку. Твой В. У.». Но не всегда мне удавалось выдержать этот товарищеский тон. «Oh, I would like to kiss you thousand times…» («О, мне хотелось бы поцеловать тебя тысячу раз…») – писал я Инессе.
И я не выдержал и написал, чтобы она возвращалась… Тут же пошел и сказал обо всем Наде. Она только вздохнула и сказала:
– Не наигрался еще…
А Инесса приехала уже через пару недель и Надя ей даже обрадовалась. Наверное, она видела, как я весь извелся. Крупская все-таки – великая женщина. Ради меня и победы революции она была готова на все. И если мне суждено было влюбиться в Инессу Арманд, и это могло помочь делу революции, Надежда готова была подняться выше обывательских представлений о любви, супружеской верности и собственной женской гордости. Все было подчинено великой идее и ее безграничному пониманию меня.
И вот мы снова были втроем. И, кажется, каждый из нас был счастлив по-своему.
Глава 12. Александра Коллонтай
Александра, возможно, и хотела стать правой рукой Владимира. Но ей не хватило такта и упорства. Поэтому я быстро утвердилась в роли соратницы Ленины. Но я понимала и разделяла взгляды Александры на феминизм и свободную любовь.
Она, так же как и я, рано поняла, что брак – не есть основное и часто даже не истинное счастье. У нее все началось в 1891 году в Тифлисе, где Шура познакомилась с Владимиром Коллонтаем. Они продолжали встречаться в Петербурге – Коллонтай приехал учиться в Военно-инженерную академию. Два года спустя, несмотря на отчаянное сопротивление своей семьи, она стала его женой. Она говорила что: «среди беззаботной молодежи, окружавшей меня, Владимир выделялся не только выдумкой на веселые шутки и умением лихо танцевать мазурку. Я могла говорить с ним о самом важном для меня: как надо жить, что сделать, чтобы русский народ получил свободу. Вопросы эти волновали меня, я искала путь своей жизни. Кончилось тем, что я страстно влюбилась в него».
Спустя год после свадьбы Александра Коллонтай родила сына. Но через 5 лет она развелась с мужем.
Она говорила, что ее недовольство браком началось очень рано. Она бунтовала против «тирана» – так называла она своего мужа. Хотя вроде, по ее признанию, она любила своего красивого мужа и говорила всем, что страшно счастлива. Но, как выяснилось, ей казалось, что это «счастье» как-то связало ее. А она хотела быть свободной. Маленькие хозяйственные и домашние заботы заполняли весь день, и она не могла больше писать повести и романы, как делала это, когда жила у родителей. Но хозяйство ее совсем не интересовало, а за сыном могла очень хорошо ухаживать няня Анна Петровна. Как только ее маленький сын засыпал, она целовала его мокрый от пота лобик, плотнее закутывала в одеяльце и шла в соседнюю комнату, чтобы снова взяться за книгу Ленина. Это тоже объединило нас, у нас была общая любовь и общий идеал – Владимир Ильич.
Роковую роль в судьбе Александры Коллонтай сыграла одна из большевичек, которая убедила подругу, что семья – тюрьма и, только вырвавшись из этой темницы, можно заняться настоящим делом. Революционным. Постепенно Коллонтай пришла к выводу, что любовь к сыну – простой эгоизм, а любовь к мужу – ненужная роскошь. Она сказала мне, что они разошлись не потому, что разлюбили друг друга. А потому, что ее увлекала волна нараставших в России революционных событий.
В тот год, когда мы с ней познакомились, мы обе были, что называется, на одной волне.
В период начавшегося в 1910–1911 гг. в России охлаждения к проблемам пола появилось в Германии психосоциологическое исследование сексуального кризиса Греты Мейзель-Хесс. И оно увлекло нас как ничто другое.
Свежестью веет от книги, исканием правды проникнуто яркое, темпераментное изложение, в котором преломляется трепетная, много пережившая, богатая женская душа. Мысли Мейзель-Хесс не новы – не новы в том смысле, что они реют в воздухе, что ими пропитана вся наша моральная атмосфера.
Александра говорила, что каждый втайне от других передумал, перестрадал проблемы, разбираемые ею, каждый мыслящий человек теми или иными путями пришел к выводам, запечатленным на страницах «Сексуального кризиса»; но по въевшемуся в нас лицемерию открыто мы все еще поклоняемся старому, мертвому идолу – буржуазной морали. Заслуга Мейзель-Хесс – та же, что и ребенка в сказке Андерсена: она посмела со спокойным бесстрашием крикнуть обществу, что «на короле нет рубашки», что современная половая мораль – пустая фикция…
Подвергая последовательному анализу все три основные формы брачного общения между полами: легальный брак, свободный союз и проституцию, Мейзель-Хесс приходит к пессимистическому, но неизбежному выводу, что при капиталистическом строе все три формы одинаково засоряют и извращают человеческую душу, разбивая всякую надежду на длительное и прочное счастье, глубоко человеческое общение душ. При неизменном, стационарном состоянии психики человека из затяжного «сексуального кризиса» нет выхода.
Распахнуть заповедную дверь, ведущую на вольный воздух, на путь более любовных, более близких, а следовательно – и более счастливых отношений между полами может лишь коренное изменение человеческой психики – обогащение ее «любовной потенцией». Последнее же с неизбежной закономерностью требует коренного преобразования социально-экономических отношений, другими словами – перехода к коммунизму.
Каковы главные несовершенства, каковы теневые стороны легального брака? В основу легального брака положены два одинаково ложных принципа: нерасторжимость, с одной стороны, представление о «собственности», о безраздельной принадлежности друг другу супругов – с другой.
«Нерасторжимость» брака основывается на противоречащем всей психологической науке представлении о неизменности человеческой психики в течение долгой человеческой жизни. Современная мораль предъявляет достойное смеха требование, чтобы человек, во что бы то ни стало, «нашел свое счастье», она обязывает его сразу и безошибочно найти среди миллионов современников ту гармонирующую с его душою душу, то второе «Я», которое одно обеспечивает брачное благополучие. И если человек, а особенно женщина, в поисках за идеалом будет брести ощупью, терзая свое сердце об острые колья житейских разочарований, общество, извращенное современной моралью, вместо того, чтобы спешить на помощь своему несчастному сочлену, начнет мстительной фурией преследовать его своим осуждением… Открытую смену любовных союзов современное общество, озабоченное интересами собственности (не «вида» и не индивидуального счастья), готово рассматривать как величайшее для себя оскорбление… «Нерасторжимость» становится еще нелепее, если представить себе, что большинство легальных браков заключается «втемную», что брачующиеся стороны имеют лишь самое смутное представление друг о друге. И не только о психике другого, более того – совершенно не ведают, существует ли то физиологическое сродство, то созвучие телесное, без которого брачное счастье неосуществимо. «Пробные ночи», – говорит Мейзель-Хесс, – широко практиковавшиеся в средние века, – далеко не «неприличный абсурд»; при иной социальной обстановке в интересах расы, для обеспечения счастья индивидуумов они могут иметь право на существование.
