Андрей Шляхов - Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы
Алиса Коонен окончила школу Московского Художественного театра. Она была ученицей К. С. Станиславского и играла в его труппе с 1905 по 1913 год, перейдя затем в московский Свободный театр. У Станиславского Коонен играла много ролей, таких как Митиль в «Синей птице» Метерлинка, Машу в «Живом трупе», Анитру в ибсеновском «Пер Гюнте».
Подобно Василию Качалову, Алиса Коонен была актрисой широчайшего диапазона. Она с одинаковым успехом играла Федру в трагедии Расина и Жирофле-Жирофля в одноименной оперетте Лекока, но больше прославилась все же как трагедийная актриса.
С Коонен, как уже было упомянуто, Раневская познакомилась в Евпатории. Приехав в Москву в 1915 году, она пересмотрела в недавно открывшемся Камерном театре Таирова и Коонен все спектакли.
«Мне посчастливилось быть на спектакле «Сакунтала», которым открывал сезон Камерный театр, — вспоминала Фаина Георгиевна. — Это было более полувека назад. Роль Сакунталы исполняла Алиса Коонен. С тех пор, приезжая в Москву (я в это время была актрисой в провинциальных театрах), неизменно бывала и Камерном театре, хранила преданность этому театру, пересмотрев весь его репертуар… Все это было так празднично, необычно, все восхищало, и мне захотелось работать с таким мастером, в таком особом театре. Я отважилась об этом написать Александру Яковлевичу (Таирову), впрочем, не надеясь на успех моей просьбы. Он ответил мне любезным письмом, сожалея о том, что в предстоящем репертуаре для меня нет работы. А через некоторое время он предложил мне дебют в пьесе «Патетическая соната». В спектакле должна была играть А. Г. Коонен. Это налагало особую ответственность и очень меня пугало».
Переход в Камерный театр выдался непростым, долгим. В ответ на просьбу о переходе Таиров написал Раневской:
«Дорогая Фаина Георгиевна!
Я получил Ваше письмо и по-прежнему хотел бы всячески пойти навстречу Вашему желанию работать в Камерном театре. Полагаю, что это осуществится. К сожалению, не могу в настоящую минуту написать об этом категорически, так как я должен несколько ориентироваться в дальнейшем нашем репертуаре, с тем, чтобы у Вас была работа, и с другой стороны, немедленному разрешению вопроса мешают осложнения, возникшие в связи с затянувшимся открытием театра.
Во всяком случае, оба эти вопроса к июню, когда Вы собираетесь быть в Москве, отпадут, и я полагаю, что когда Вы будете в Москве, мы сможем уже на месте все окончательно выяснить…»
В июне, когда Фаина Раневская вернулась в Москву, Камерный театр был в заграничном турне, откуда он вернулся лишь в сентябре 1931 года, прямо перед началом театрального сезона. Раневская ждала его возвращения, зарабатывая на жизнь игрой в постылом МОНО, возродившемся вскоре после своего закрытия в 1925 году.
Долгое ожидание было вознаграждено: уже в ноябре того же года Фаина Георгиевна вышла на сцену Камерного в спектакле «Патетическая соната» по пьесе советского драматурга Николая Кулиша.
Декорация спектакля изображала дом в вертикальном разрезе. Под колосниками находилась чердачная комнатенка, где «жила» одинокая неприкаянная женщина. Вызывающее сочетание в одежде розового и голубого с зеленым, рыжую копну волос венчает агрессивный бант. На лице — чудовищный избыток румян и пудры. Она любила петь, неумело, но старательно: «На берегу сидит девица, она узор шелками шьет, работа чудная такая, но шелку ей недостает». И глаза — словно два черных омута, два черных колодца…
Известный театральный деятель, народный артист РСФСР, режиссер и профессор ГИТИСа Борис Гаврилович Голубовский в своих мемуарах «Большие маленькие театры» вспоминает:
«Я следил за каждой работой артистки после давно забытого спектакля Камерного театра «Патетическая соната» М. Кулиша. Я не очень разбирался в философии и даже сюжете пьесы, рассказывающей о Гражданской войне на Украине. На сцене был водружен почти в натуральную величину трехэтажный дом в разрезе, символически представляя все общество: подвал, в котором ютятся прачка и инвалид войны, апартаменты генерала Песоцкого, чердак — обиталище немолодой и жалкой проститутки Зинки и т. д. Раневская в Зинке играла вариации Насти из «На дне». Такую реалистическую, жесткую манеру игры на сцене Камерного театра, пожалуй, не видели ни зрители, ни актеры. Как богат контрастными красками ее образ! Загнанный взгляд, согнутая спина, ожидающая удара, кокетство через силу, сквозь зубы. В другой сцене — чувство своего превосходства, власти над похотью алчущих самцов, презрение к ним и зависимость от них. Позы, взятые напрокат из кино прошлого с Верой Холодной, уцененная женщина-вамп. И вдруг — баба, простая, страдающая баба! Тоска о неосуществленном материнстве и гнев, проклятие за изломанную судьбу. Сколько горечи, боли звучит в ее голосе, когда она читает расписку в получении денег от «клиента», трусливого кадетика Жоржа, заплаченных за визит и пошедших на уплату долга за квартиру. «Ой, Боже мой, Боже! Разве не поможешь? Или, может, бесплатно помочь мне не можешь? Ужель и ты, Боже, да хочешь того же?» Актриса монолог положила на мелодию песенки «Карапетик бедный, отчего ты бледный, оттого я бледный…». И Зинка бросает Богу беспощадно: «Так приходи». Мороз по коже — неверие ни во что. После спектакля зрители говорили только о Раневской».
Фаина Георгиевна много раз вспоминала о своем участии в «Патетической сонате». Она рассказывала, например, что когда на репетициях в зал входила Алиса Коонен, игравшая в этом спектакле, Фаина теряла дар речи. Все ее товарищи-актеры были крайне предупредительны и доброжелательны в отношении друг друга и так же относились к Раневской, но тем не менее на репетициях, видя их в зале, она робела, чувствуя себя громоздкой и неуклюжей.
Самые большие трудности, самые великие проблемы (именно — великие) начались тогда, когда на сцене появились высоченные конструкции, и бедной Фаине, страдавшей боязнью высоты и открытых пространств, пришлось репетировать на огромной высоте, почти у самых колосников! Стоило ей кое-как взобраться туда, как от страха она теряла дар речи… Актриса пребывала в растерянности, угнетена необходимостью весь спектакль «быть на высоте» не в переносном смысле этого слова (иначе Раневская и не умела), а в самом что ни на есть прямом!
Фаина Георгиевна репетировала плохо, кое-как, настолько плохо, что даже сама не верила себе, да вдобавок заикалась от волнения.
Крах близился.
Раневская была уверена, что ее партнеры по сцене недоумевают: к чему было Таирову приглашать из провинции такую неумелую, беспомощную, бесталанную актрису? Скорее всего, так оно и было. Карьера актрисы висела на волоске…
