Елизавета Мукасей - «Зефир» и «Эльза». Разведчики-нелегалы
Миша больше всех дружил с Шурой — обаятельной брюнеткой, с красивыми волосами, большими глазами. Она была редактором университетской газеты. Люба была на биофаке уже замужем за студентом-физиком, его звали Вася Смирнов, с ним Миша дружил. О Зине я знаю мало, но она также часто бывала с Мишей. Это у него была дружба с этой семьей.
В университете для студентов была маленькая поликлиника, где работал прекрасный зубной врач. И вот в его кабинете, вернее, перед кабинетом, в зале ожидания, я и встретила Мишу. На скамье, в ожидании своей очереди к зубному врачу, сидели студенты. Я пришла сразу после получения удостоверения о сдаче норм ГТО, то есть «Готов к труду и обороне», Я была очень спортивной, добилась рекорда по плаванию, прыжкам, стрельбе и другим видам спорта. Последним пациентом к зубному врачу был Миша Мукасей, тогда еще мне незнакомый человек.
Я стала с радостью рассматривать свое удостоверение ГТО, где была и моя фотография. И вдруг Мукасей взял у меня удостоверение, попросил посмотреть, смотрел довольно долго. Подошла его очередь, и он с моим ГТО ушел в кабинет. Когда же он вышел из кабинета, врач вызвал меня, а когда я вышла, Миши уже не было, и мы не виделись месяца два-три.
И только уже весной, в день 1 Мая, во время построения комсомольцев на демонстрацию, ко мне подошел секретарь комсомольской организации — Миша Мукасей, взял меня за руку и сказал: «Вы не пойдете на демонстрацию, Вы мне нужны…»
Я подумала, что он мне хочет дать какую-то работу по делам комсомола, и стояла в стороне, ожидая его дальнейшего указания. Он поручил другому товарищу провести демонстрацию к Зимнему дворцу, к площади, где всегда трудящихся встречали члены ленинградского правительства, а сам подошел ко мне и спросил: «Есть хотите?» Я, изголодавшись, сказала: «А кто в наше время ходит сытым?» «Ну, пойдемте в нашу студенческую столовку».
Мы пришли в столовую, никого не было, кроме одной официантки, которая, всплеснув руками, воскликнула: «А, Миша!» На что он ответил: «Дайте нам по две порции винегрета с двумя кусками черного хлеба» (белого тогда мы никогда не видели). Аня (так звали нашу официантку) с любовью выдала нам все, что просил Миша. Мы запили чаем из какого-то суррогата и пошли в общежитие на Мытню, где я жила с девчатами, а Миша жил с одним товарищем — его фамилия Свистунов.
Они жили вдвоем, а так как в день 1 Мая Свистунов пошел на демонстрацию, Миша смело открыл дверь и пригласил меня посмотреть комнату, в которой он привилегированно жил. Я робко вошла и удивилась «холостяцкому» порядку в комнате. Как ни странно, на одной из тумбочек на тарелочке лежали конфетки и пряники — мне было странно, Миша меня не угощал, видимо, эти сласти принадлежали Свистунову.
Я спешила выйти из комнаты, но при выходе Миша меня ласково задержал и одарил нежным поцелуем. С этого дня — 1 мая 1931 года — начался наш роман, который не окончился и по сей день. А осенью 1932 года мы наши жизни соединили навсегда.
Глава III
Курс на Америку[1]
…Мы отплывали медленно, тихо, ровно, так что для нас совершенно не было заметно, каким образом мы оказались далеко от величественного Ленинграда. Сердце стучало так сильно, что казалось, оно сейчас выскочит: сердце переживало страх, радость, гордость, любовь к стране. Мы долго стояли на палубе, махали платками, прощаясь с любимым городом, который медленно оставался позади, красуясь своими прекрасными архитектурными сооружениями. Постепенно все уплывало и тонуло, только долго не мог исчезнуть из вида высоченный величественный Исаакиевский собор. Он один ярко блистал своей позолоченной крышей, он один видел нас, он последний провожал нас… А красавец-теплоход, разрезая водную гладь Финского залива, уносил нас в далекую и чужую страну.
Проснувшись рано утром и выйдя на палубу, мы ничего не могли видеть, кроме тихой глади воды, которой не было конца.
Самые лучшие дни в нашей поездке — это время, проведенное на теплоходе «Сибирь».
Никакого не было чувства, что мы едем, было такое чувство, что мы находимся в роскошном доме отдыха, где работники этого дома окружают тебя постоянной заботой. К нам в каюту пришел врач, расспросил о норме питания детей, установил им диету, необходимую в этой дороге. Особенно детей баловали фруктами. Весь обслуживающий персонал с любовью относился к пассажирам, именно не прислуживал, как мы это видели в других странах, а заботливо, по-товарищески, помогал нам отдыхать.
На третий день нашего путешествия команда организовала концерт самодеятельности, в котором приняли участие все пассажиры. Вечер у всех (в основном на корабле были иностранные туристы) оставил хорошее впечатление… На четвертый день мы минули Балтийское море и вошли в Кильский канал. Навстречу шли пароходы с флагами, на которых четко вырисовывалась свастика фашистской Германии.
Кильский канал — морской канал, соединяющий кратчайшим путем Балтийское и Северное моря. Длина канала 98 км, ширина 102 метра.
Следует отметить, что прежде, чем мы въехали в Кильский канал, к нам на пароход должен был войти немецкий лоцман, чтобы вести наш пароход до Северного моря, то есть сопровождать до конца канала.
Немецкий лоцман подъехал к нашему пароходу на катере, ловко забрался к нам на палубу, где стояли все пассажиры, мимо которых он быстро прошел в кабину капитана «Сибири», при этом не взглянул ни на кого. Это был крепкий, коренастый немец, с красным некрасивым лицом, с резкими, волевыми чертами. После соблюдения определенного формального порядка мы поплыли дальше по каналу.
Канал очень и очень узкий. Наш пароход шел медленно, почти касаясь берегов, где были расположены судостроительные верфи, ремонтные мастерские, жилищные усадьбы, роскошные сады.
Проезжая людные места, населенные рабочими, мы встречали громкие приветствия: рабочие бодро поднимали руки со сжатыми кулаками, выкрикивая: «Рот-фронт!» Так вся дорога по Кильскому каналу прошла в приветствиях германских рабочих. Это был приятный и интересный, но, к сожалению, короткий путь.
Кильский канал нас впустил в обширное Северное море. Здесь мы не могли ничего видеть, кроме бесконечной глади голубой воды. Нас все время сопровождали белые чайки, которые кружили над палубой теплохода. Они вносили оживление, и все пассажиры, выходя на палубу, не отрываясь, смотрели на них и любовались этими дивными птицами.
Северное море немного покачивало судно. Сидя в ресторане за вкусным обедом, который мы поглощали с большим аппетитом, неожиданно для себя почувствовали наклон всего парохода сначала в одну сторону, потом в другую. И обед сразу показался отвратительным. Нас начало тошнить, и, не закончив трапезы, мы удалились в каюту, где быстро уснули, как после тяжелой работы.
