Джакомо Казанова - Джакомо Джироламо Казанова История моей жизни - Том I
После десяти часов глубочайшего сна экономка, поджидавшая, когда я проснусь, принесла мне кофе. Она вновь показалась мне очаровательной, но, увы, состояние мое не позволило выразить это наилучшим образом.
Проникшись к гостеприимному хозяину искренним расположением и желая внимательно выслушать поэму, я изгнал печаль, и замечания мои по поводу стихов привели его в такой восторг, что он пожелал угостить меня еще и чтением своих идиллий. Дабы не показаться невежливым, я был вынужден с благодарностью принять и эту новую напасть. Мы провели вместе весь день. Экономка оказывала мне самые явные знаки внимания, и я убедился, что она, без сомнения, не осталась ко мне равнодушной. Для доброго священника день пронесся с быстротой молнии — благодаря красотам, обнаруженным мною в его стихах, откровенно говоря, более чем посредственных. Зато мне время показалось чрезвычайно медлительным, тем более что красноречивые взгляды экономки, несмотря на мое печальное состояние, заставляли нетерпеливо ожидать ночи. Таков уж мой темперамент: я отдаюсь наслаждению даже в тех обстоятельствах, когда, казалось бы, все должно повергать в отчаяние.
Наконец наступила вожделенная минута. Милая девица оказалась уступчива лишь до известного предела, и я, встретив сопротивление своему желанию отдать в полной мере должное ее прелестям, с достоинством покинул поле сражения и безмятежно уснул. Однако же дело на этом не кончилось, так как утром, подавая мне кофе, она милым кокетством вновь возбудила во мне чувства и сказала, что не уступает мне лишь из страха быть пойманной. Для нас со священником день прошел как нельзя лучше, а вечером моя красавица, оставив всякие опасения, подарила мне два сладостных часа, несколько омраченных мерами предосторожности, которые приходится принимать в подобных обстоятельствах. На следующий день я покинул этот гостеприимный дом.
Брат Стефано до самого вечера развлекал меня разговорами, которые показывали его невежество и плутовство, прикрытые личиной простодушия. Он выложил передо мной все подаяния, полученные в Орсаре, — хлеб, вино, сыр, колбасы, варенья и шоколад. Многочисленные сумки, надетые на его святое одеяние, были полны провизии.
— А у вас есть деньги? — спросил я.
— Сохрани меня Бог! Наш славный орден прежде всего требует не прикасаться к деньгам. Да если бы я и решился брать их, то получил бы одну или две монетки, в то время как еды дают в десять раз больше. Поверьте мне, святой Франциск был человек великого ума.
Затем монах пригласил меня быть его сотрапезником и очень гордился, что я оказал ему эту честь.
Подойдя к Анконе, тартана всю ночь лавировала и пристала лишь утром. Этот порт был бы совсем плох, если бы не устроенная в нем плотина. Я заметил любопытное обстоятельство: в Адриатике на северном берегу много портов, а на противоположном — один или два. По всей вероятности, море отступает к востоку и через три или четыре столетия Венеция соединится с материком.
Нас поместили в старом лазарете и объявили, что будут держать на карантине двадцать восемь дней, потому что Венеция приняла два корабля из Мессины, где недавно свирепствовала чума. Я попросил комнату для себя и брата Стефано, чем он был безмерно доволен. Я также взял у евреев кровать, стол и несколько стульев, обязавшись уплатить за все по истечении карантина. А монаху моему нужна была лишь солома. Я думаю, догадайся он, что без него я умер бы от голода, ему не показалось бы столь лестным жить со мной. Один из матросов, надеявшийся на мою щедрость, пришел спросить, где мой сундучок. Я отвечал, что не имею представления, и он вместе со шкипером стал усердно разыскивать его. Альбано немало развеселил меня, когда начал извиняться, что забыл взять мой сундучок, и пообещал непременно доставить его через три недели.
Францисканцу предстояло провести со мной все двадцать восемь дней, и он рассчитывал жить за мой счет, хотя на самом деле был послан Провидением для того, чтобы поддерживать мое существование. У него имелась провизия для нас обоих на восемь дней, однако надо было думать о том, что делать дальше.
Имея это в виду, я после ужина обрисовал ему мое положение в самых трогательных словах и сказал, что до Рима нуждаюсь абсолютно во всем, но зато там получу место секретаря по рассмотрению прошений. Вообразите себе мое удивление, когда олух расчувствовался, выслушав рассказ о моих злоключениях.
— Я согласен доставить вас в Рим. Но умеете ли вы писать?
— Вы смеетесь надо мной!
— Но вот я, которого вы видите перед собой, умею написать только свое имя. Правда, я могу писать обеими руками.
— Мне казалось, вы священник.
— Нет, я монах. Мне полагается служить мессу, и поэтому я должен уметь читать. Святой Франциск — а я всего лишь его недостойный сын — не знал букв вовсе и никогда не служил мессу. Но раз вы умеете писать, то завтра мы напишем от моего имени всем особам, которых я укажу, и, ручаюсь, нам будет чем полакомиться до конца карантина.
Назавтра он целый день продержал меня за письмами, я написал их восемь, ибо по преданию его ордена считалось, что монах, не получивший милостыню у семи дверей, должен с надеждой стучаться в восьмую, где его непременно одарят. Поскольку брат Стефано уже однажды проделал путешествие в Рим, ему были известны все дома сердобольных почитателей святого Франциска, равно как и настоятели всех богатых монастырей. Мне пришлось написать тем, кого он назвал, не упуская никакой продиктованной им лжи. Он также велел за него подписаться, поскольку если бы сделал это сам, подлог сразу стал бы заметен. По его настоянию я расцветил все письма, даже те, которые адресовались женщинам, латинскими изречениями. А поскольку в ответ на мои возражения монах грозился лишить меня еды, я и решил не противиться его желаниям. Он велел написать настоятелю иезуитов, что не хочет обращаться к капуцинам — истинным безбожникам, из-за чего и сам святой Франциск не мог терпеть их. Я напрасно говорил ему, что во времена этого святого не было ни капуцинов, ни францисканцев, — он лишь называл меня невеждой. Я был уверен, что его примут за сумасшедшего и ничего не пришлют, но ошибся. Провизия явилась в неимоверном изобилии, и каждый день мы получали более, чем нужно на шесть человек. Все оставшееся мы отдавали нашему сторожу, который имел многочисленную семью.
Наконец явился приор и объявил, что мы свободны.
Я договорился с братом Стефано встретиться на бирже, а сам пошел с евреем, которому должен был за пользование мебелью, в монастырь францисканцев: там отец Лазари дал мне десять цехинов и римский адрес моего епископа.
