Джек Мэтлок - Смерть империи
Тем не менее, сам он для такого дела не годился. Личная его репутация рухнула под бременем прошлого. Иностранные правительства вряд ли восприняли всерьез любую провозглашенную перемену в советской внешней политике, если бы Громыко оставался по посту. Как только Горбачев дал согласие встретиться с Рейганом, мы в Вашингтоне задались вопросом, будет ли Громыко по–прежнему министром, когда саммит состоится.
————
Вскоре мы узнали ответ. 2 июля 1985 года, за день до сообщения о ноябрьском саммите, Громыко был «вознесен» на престижную, но по сути ритуальную должность председателя Президиума Верховного Совета СССР, номинального главы государства, не имеющего никакого влияния на политику этого государства. То, что Громыко сменил Эдуард Шеварднадзе, стало неожиданностью как внутри, так и за пределами Советского Союза. Шеварднадзе, партийный босс того, что тогда являлось Советской Грузией, прежде не был заметен в международных отношениях, если не считать очередных кратких поездок в очередную соседнюю страну в качестве члена очередной делегации.
Ко времени назначения Шеварднадзе министром иностранных дел я не был с ним знаком, хотя наслышан о нем был много. На деле, он, похоже, был один из способнейших партийных руководителей союзных республик. Единственный, кто, по моим сведениям, выказывал хоть какие–то признаки независимости от Москвы.
Например, в 70–е годы, когда началась эмиграция евреев из Советского Союза, те из нас, кто следил за раскладом выездов, замечали, что по Советской Грузии выходит непропорционально большое число эмигрантов. Это давало основания предполагать, что официальные лица в Грузии более, чем где бы то ни было в стране, снисходительны к выдаче разрешений на выезд. Многие эмигранты из Грузии, прибыв в Израиль, сообщали, что это дело рук Шеварднадзе, у которого сложилась репутация сторонника свободы эмиграции и, соответственно, человека, побуждавшего официальных лиц давать людям разрешение уезжать куда им вздумается.
Имелась у Шеварднадзе и репутация миротворца. Столкнувшись с демонстрациями абхазцев, национального меньшинства внутри Грузинской республики, желавшего большей автономии и более широких культурных и образовательных возможностей, Шеварднадзе предпочел удовлетворить большую часть их требований, чем попросту вызвать войска и разогнать демонстрации. (Одно ключевое требование, с которым он не согласился, состояло в переходе Абхазии под юрисдикцию России, а не Грузии.) Когда два года спустя грузинские студенты в Тбилиси вышли на демонстрацию против указания не признавать грузинский в качестве официального языка республики и требования, чтобы все докторские диссертации писались на русском языке, Шеварднадзе убедил Москву уступить.
Не все услышанное нами было похвально. В 70–х годах диссидентов в Грузии арестовывали, как и повсюду. Одним из них был Звияд Гамсахурдиа, сын одного из известнейших грузинских писателей. Он активно участвовал в протестах в 70–е годы и подружился кое с кем из американских дипломатов в Москве. Арестовали его по приказу Шеварднадзе или по приказу Москвы? Этого мы не знали, зато мы знали, что Шеварднадзе правит республикой, где все еще существует политическое насилие, пусть, вероятно, и в меньшей степени, чем в других местах Советского Союза, и что сам он был министром внутренних дел, когда это был главный полицейский пост в республике. Такое вряд ли украсило бы послужной список радикального демократа.
В июле 1985 года официальные лица США ставили против имени Эдуарда Шеварднадзе вопросительный знак.
————
Для министров иностранных дел США и СССР стало традицией встречаться всякий раз, когда они оказывались в одном городе на какой–нибудь международной конференции. Спустя всего четыре недели после того, как Шеварднадзе сменил Громыко, министры иностранных дел Европы и Северной Америки собрались в Хельсинки отметить десятую годовщину соглашения, подписанного участниками Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Когда конференция замышлялась, мы предполагали, что участвовать в ней будет Громыко. Вышло же так, что она стала дебютом Шеварднадзе на мировой политической арене.
Та первая встреча между государственным секретарем Джорджем Шульцем и новым советским министром иностранных дел, на которой я присутствовал как представитель Совета национальной безопасности, осталась в памяти. Большинство из нас, занимавших американскую половину стола (обычай предписывал министрам сидеть друг против друга в центре своей половины длинного стола, а их делегациям располагаться вправо–влево от своего патрона), провели, казалось, бесконечные часы в переговорах с Громыко (одно марафонское заседание в Женеве длилось шесть часов без перерыва), и это привыкли считать едва ли не нормой на американо–советских переговорах.
Нас ждал приятный сюрприз. Седовласый, оживленный человек с не сходящей с лица располагающей улыбкой вошел в комнату, пожал руки американцам и начал встречу с обращения к своим помощникам на русском языке с грузинским акцентом: «Я в этом новичок. Обязательно поправьте, если я дурака сваляю». Кашлянув» он перешел к делу.
Ни одна из важных проблем не была решена на той встрече, однако впервые оказалась обсуждена вся целиком повестка дня, предложенная обеими делегациями. Шеварднадзе сжато излагал советскую позицию и, если Шульц не соглашался (что, как правило, и случалось), то просто говорил: «Хорошо, подумайте об этом. Мы считаем это хорошей идеей. Может быть, вы сумеете предложить что–то получше». Затем он переходил к следующему вопросу и, когда Шульц делал предложение, казавшееся Шеварднадзе неприемлемым, отвечал примерно так: «У нас на это другая точка зрения, но проблему решить нужно. Подумайте над тем, что я сказал, а мы изучим сказанное вами. Может быть, в следующий раз сумеем сблизиться».
Не было никакой выспренности, никаких долгих поучений, никаких взаимных обвинений. Существо советской политики еще не изменилось, но способ ее выражения стал совершенно другим. Вместо того, чтобы ораторствовать, будто обращаясь к многотысячной аудитории, как то делал Громыко, Шеварднадзе говорил голосом настолько тихим, что приходилось напрягаться, дабы не пропустить слово или фразу. Когда встреча закончилась, Шеварднадзе повернулся к своим сотрудникам и спросил: «Ну, ребята, как у меня получилось? Сколько блох насчитали?» И прежде чем они успели произнести слова похвал, министр рассмеялся и сказал: «Постойте, скажете мне, когда из комнаты выйдем». Пожал руки всем вокруг и удалился.
«Только не говорите мне, что это советский министр иностранных дел! — воскликнул один из американских участников после того, как Шеварднадзе удалился. — Вся игра теперь пойдет по–новому!» Так оно для нас и оказалось.
