Исаак Фильштинский - Мы шагаем под конвоем
Как-то в бараке зашел разговор об иностранных посольствах в Москве, и тут Шурик также обнаружил недюжинную осведомленность.
— Ты, что же, в советской разведке работал? — настороженно спросил я.
— Нет, не работал, но об этих умниках из посольств кое-что знаю, — загадочно проговорил Шурик.
Повествуя о долагерной жизни, заключенные обычно многое приукрашивают, часто даже сочиняют. Это делается не обязательно умышленно, но в результате некоего психологического сдвига, меняющего отношение человека к его прошлому. Фантазируя, люди придумывают разные истории из своей жизни на воле, а позднее эти вымыслы прочно закрепляются в сознании, их создатели начинают сами в них верить. Инстинкт самосохранения побуждает хотя бы мысленно искать в выдуманном прошлом компенсацию за унизительное настоящее. Вымышленное дает выход накопившимся и невостребованным эмоциям и тем самым облегчает существование. Поэтому подлинность рассказов Шурика о его жизни на воле при первом знакомстве вызывала у меня известные сомнения, которые, впрочем, со временем рассеялись.
Шурик родился и вырос в Замоскворечье, дед его до революции занимался крупной оптовой торговлей, часто бывал по делам за границей и знал иностранные языки. Разумеется, в первые годы революции он бесследно исчез где-то в недрах Лубянки. Мать Шурика бедствовала и, скрываясь, переезжала с места на место, а мальчика воспитывала бабушка, обучившая внука французскому языку. Хорошие языковые способности и любознательность побудили юношу во время гражданской войны в Испании, в середине тридцатых годов, записаться в кружок по изучению испанского языка, который ему позднее пригодился.
Кое-как окончив школу, Шурик поступил в политехникум связи. Болезнь, а потом и смерть бабушки вынудили его окончательно бросить учебу и устроиться на работу в какую-то ремонтно-строительную организацию, где вскоре оценили его способности. Однажды поступило заявление из посольства одной латиноамериканской страны с просьбой прислать мастера для ремонта и переделки системы освещения в посольском здании. Шурика отправили с заданием. Веселый и контактный парень проработал в посольстве месяц и сумел подружиться со многими сотрудниками, в чем ему помогли скромные познания в испанском языке. Через месяц он уже мог довольно свободно общаться с молодыми работниками посольства. Ему очень пригодилось умение играть на гитаре и петь испанские песни, с которыми он выступал на вечерах еще тогда, когда учился в школе. Его стали охотно приглашать на праздничные приемы, куда обычно приходили и сотрудники посольств других стран Латинской Америки. Выданный советскими властями пропуск для работы облегчал ему доступ в посольство, стоявшие там милиционеры к нему привыкли и пускали без особой проверки как сотрудника, а с некоторыми из них он даже завел знакомство и вступал в дружескую беседу.
— Не может быть, чтобы ты не состоял по совместительству на работе в соответствующих органах, — сказал я, слушая рассказы парня.
— А вот, представь, не состоял, — со смехом отвечал Шурик. — Мы ведь думаем, что они следят за всем и знают все. На самом деле там работают такие же лопухи и чиновники, как в любом советском учреждении.
На приемы в посольство по случаю разных памятных дат приглашались многие деятели искусства, ученые и дипломаты. Общительный парень легко заводил знакомства и в конце концов стал привычным участником всех торжественных собраний. Разумеется, немалую роль играло умение Шурика петь под гитару испанские песни, о чем его неизменно просили. Словом, Шурик «втерся в доверие». Возможно, некоторые из приглашенных советских граждан подозревали, что он присутствует на приемах не случайно, но молчали об этом. Перезнакомился Шурик и с сотрудниками других латиноамериканских посольств и стал и от них получать приглашения в юбилейные дни. Позднее он приходил и без приглашения в разные «дни независимости», и его всегда охотно принимали.
— Я и график составил, в какой стране и по каким числам празднуют национальные и религиозные праздники, а их у католиков-латиноамериканцев полно, и приходил, когда по приглашению, а когда и без спроса, брал с собой гитару, и меня всегда встречали с распростертыми объятиями, — рассказывал мне Шурик. — Там и поешь, и вина попьешь всласть, и с интересными людьми познакомишься. Хотелось немного развлечься, ведь жизнь была такая тоскливая. Слова не с кем было сказать. Главное было не опоздать к началу банкета и пройти, смешавшись с группой приглашенных. Возьмешь кого-либо из знакомых под руку, начнешь лопотать по-испански и проходишь как «свой». Люди, конечно, догадывались о моих маневрах и старались помочь как могли. Они ведь знали наши порядки. Ну а милиция в такие минуты не очень-то проявляла бдительность. Бывало, что остановят. Покажешь пропуск. А что он просрочен — до этого никому не было дела.
Вечно такое поведение Шурика ускользать от внимания бдительных советских органов, конечно, не могло, и наступил день, когда на парня обратили внимание.
Обвинение, предъявленное Шурику во время следствия, не показалось бы чем-то необычным в тридцатые годы, когда следователи давали волю своей фантазии и всем подряд приписывали шпионаж, вредительство и другие страшные преступления. В послевоенные годы мода на нелепые вымыслы прошла, ибо оказалось, что человека можно осудить решением Особого совещания, не слишком изощряясь в выдумках. Поэтому, для начала обвинив в шпионаже или в намерении заниматься шпионажем в пользу неизвестной страны и помотав год на тяжелых допросах в знаменитой, недоброй памяти следственной Сухановской тюрьме, Шурика осудили по банальной статье пятьдесят восемь, пункт десять, за «антисоветскую агитацию» на срок десять лет.
Изобретательный, никогда не унывавший и склонный к смелым авантюрам Шурик и в лагере сумел обеспечить себе некоторые житейские радости. Его возвышения, падения и новые возвышения происходили на моих глазах. Как-то в местном поселковом клубе испортилась киноаппаратура, и заведующий клубом через лагерное начальство попросил прислать с завода толкового мастера. Шурик узнал об этом деле и, хотя не имел никакого опыта обращения с подобной аппаратурой, сообразив, что представляется хороший шанс, сам вызвался исправить несложный механизм. Покопавшись день, он во всем разобрался, все исправил и тут же получил новое поручение — починить бездействовавшую уже много лет клубную радиолу. Он и здесь не оплошал, и с той поры его стали постоянно приглашать в дома начальников для всяких ремонтных работ с техникой. Веселый и разбитной парень быстро перезнакомился со многими местными девицами. Как-то на майские праздники ему даже доверили электрификацию поселка, для чего разрешили ходить без конвоя.
