Геннадий Тоболяк - Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят!
Переводчик выдержал паузу, никто его не перебивал:
– Как многие знают в оперативной группе, что я по профессии учитель русского языка и литературы, – продолжил говорить Хаким, – и эпиграфом к партсъезду вполне могли стать слова, Н. П. Осипова, первого переводчика на русский язык «Приключений барона Мюнхаузена», он так перевел название этого произведения: «Не любо – не слушай, а лгать не мешай».
Всем понравилось сравнение, приведенное по памяти Хакимом. Наступила разрядка, оживление, смех. Переводчик Хаким очень удачно воспользовался своими знаниями в области литературы и применил их в непростую минуту жизни, когда, кажется, страсти могли достигнуть пика, и следовало их если не остудить полностью, то поубавить.
– Хорошо сказал Хаким, очень интересно и кстати, – похвалил переводчика майор Саротин, до этого не проронив ни слова, молчал и о чем-то своем думал. С ним такое часто случалось, он замыкался в себе и мог подолгу молчать, не проронив ни слова, как было на этот раз. Внимательно взглянул на меня, словно хотел узнать мое мнение о съезде, вышел из-за стола, стал прохаживаться по коридору, курить.
– А что думает на этот счет командир? – неожиданно спросил меня майор Собин. Разведчики притихли, майор Саротин перестал ходить по коридору и курить, прислушался.
– Мы служим не Брежневу и не престарелым кремлевским долгожителям из политбюро, – сказал я. – Это я говорю, чтобы все знали мое мнение.
– Брежнев мне чем-то напоминает Мюнхаузена. Он, как известно, воевал на Малой Земле, а Мюнхаузен, если верить истории, был участником Русско-турецкой войны 1735–1739 гг., когда он находился на службе в России. Авантюризм Брежнева в построении коммунизма получил международное признание, как и Мюнхаузена, способного летать на ядре, выпущенном из пушки. Ложь и фальшь объединяют этих двух антигероев.
Раздались дружные аплодисменты.
– Хотя еще не пришла пора языку волю давать, – сказал я, – но уже теперь ясно, что никакого светлого коммунизма не будет, а наследию партийного бездушия и авантюризма приходит конец!
Снова аплодисменты.
Неожиданно отключили свет. Лампочка погасла. Стало темно. Микаладзе принес свечу, зажег ее и тихо сказал, ни к кому не обращаясь: «Лучше свет от одной свечи, чем ночная тьма. Во тьме ускользают мысли, их место заполняет страх. Ум гаснет, а слова начинают иметь таинственное свойство пугать людей!»
– Всякий про себя разумеет! – заметил майор Собин. – Микаладзе имеет странность запугивать людей, говорит, что цивилизация на Земле погибнет от взрыва крупного метеорита, возникнет пожар от его соприкосновения с Землей. То рассказывает сказку о Гильгамеше, появившейся четыре с половиной тысячи лет назад, в этой сказке якобы сказано о семи судьях ада, они поднимут свои факелы и осветят Землю пламенем. Настанет буря и превратит день в ночь и затмит всю Землю. Послушать тебя, Микаладзе, можно сойти с ума и жить не захочется.
– Выходит, что я во всем виноват! – с кавказской вспыльчивостью сказал Микаладзе.
– Ты, Микаладзе, не сердись, – примирительно заявил Собин, – беда в том, что ты повторяешься, и тебя не интересно слушать, как неистового Аввакума, который, как ты, талдычил людям одно и то же. «Не насилуйте свой талант!» – говорил Лафонтен, и от себя добавлю, это плохо кончится для твоего здоровья.
От слов майора Собина становилось не веселее, а тревожнее. Он, кажется, стал входить в роль лидера, всех поучать и одергивать. По раскованной манере говорить чувствовалось, что майор Собин вновь что-то затевает при поддержке своего дружка, майора Саротина, но что? Я пока не знал.
– Любой человек, живущий на Земле, хороший или плохой, знаменитый или не знаменитый, все равно когда-то должен умереть и его закопают в сырую землю – в России или в Афганистане, какая разница, так не лучше ли, командир, снять страх перед смертью путем пренебрежения к ней, будучи в состоянии алкогольного опьянения. Не случайно, по-видимому, в годы Великой Отечественной войны солдатам и офицерам перед атакой давали по сто граммов водки для храбрости духа! – заявил майор Собин в каком-то безрассудном порыве, внимательно поглядывая на мою реакцию на его слова, но я молчал, полагал, пусть выговорится человек, тогда его проще будет понять.
От призыва майора Собина «снять страх перед смертью путем пренебрежения к ней» возник шум, споры, настоящий галдеж. Каждый желал что-то сказать, и никто не хотел никого слушать, Собин ратовал снять страх путем употребления водки, переводчики Ахмет и Хаким, а также Микаладзе с Сашей Григорьевым были против алкоголя. Все ждали, что скажу я.
– Салтыков-Щедрин увековечил фамилию Микаладзе, которую носит наш общий друг, шифровальщик Микаладзе. Но главное в творчестве Салтыкова-Щедрина – не градоначальник Микаладзе, а пороки общества, которые великий сатирик высмеивал, – сказал я с долей юмора, улыбаясь, когда майор Собин заявил, что испуг нужно снимать путем пренебрежения к смерти, погрузившись в пьянство. Я вспомнил классика Салтыкова-Щедрина, его градоначальник, как известно со слов автора, предлагал снять испуг с глуповцев путем просвещения и отмены экзекуции. Что из этого вышло? Не прошло и месяца, как шерсть, которой обросли глуповцы, вылиняла без остатка, и глуповцы начали стыдиться наготы, спустя еще месяц они перестали сосать лапу, а через полгода в Глупове после многих лет безмолвия состоялся первый хоровод.
Смеялись все.
Пожалуй, больше всех смеялся прапорщик Микаладзе.
– Ну, как теперь, после слов командира, ты, Собин, остался при своем мнении или при мнении начальника? – спросил прапорщик.
– Ты, прапорщик Микаладзе, оскандалился перед командиром, – сказал Собин с сарказмом, – тебе надлежало сказать то, что сказал командир. Кто Микаладзе? Ты или командир? Естественно, ты, а он о творчестве Салтыкова-Щедрина знает больше, чем ты, хотя Салтыков-Щедрин увековечил твою фамилию, а не Тоболяка.
– Не обращайте, командир, внимания на слова Собина, – сказал мне Микаладзе. – Он все делает, чтобы кого-то с кем-то рассорить. Своим поведением Собин еще не раз заставит вас усомниться в искренности своих слов и намерений. Я знаю одно, что дорога из города Глупова в город Умнов лежит через город Буянов, как пишет классик, а не через Собина и Саротина. Эти двое, как сказал Глинка, «упившись злобой и грехом, не видят истинных видений».
– Засиделись допоздна! – сказал я вставая. – Пора отдыхать. Завтра будет трудный день. План работы объявлю завтра утром на завтраке в 8.00. Всем быть за столом без опозданий. Спокойной ночи, а я еще немного поработаю.
Все стали расходиться. Переводчик Ахмет подошел ко мне и тихо сказал, чтобы никто не мог его услышать:
