Валентин Левицкий - На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917
Последняя, конечно, оставляла желать много лучшего, но не ради нашей неряшливости, а в силу того, что части после боев не могли получить из интендантства замены обмундирования. Обругав многих солдат «бабами», генерал Воропанов уехал на подобный смотр в соседний полк.
Я был уверен, что если генерал Воропанов лично бы руководил дивизией в минувших боях, то он не назвал бы бабами тех, которые, потеряв убитыми и ранеными 35 процентов своего боевого состава, вновь каждую минуту готовы были идти с прежним самоотвержением в бой.
Следующий и последний смотр генерала Воропанова был для полка неожиданным. Прискакав в село, он приказал полку построиться по тревоге, и тут же опять распек всех. Возвращаясь к себе в штаб, он встретил на пути 11-ю роту, сменившуюся с саперных работ. По узкой, сильно разъезженной дороге рота не могла дать ни правильного шага, ни равнения. Очевидно, это очень не понравилось генералу, и он в гневе спросил:
– Что это за банда?
– Это не банда, а одиннадцатая рота сто пятьдесят пятого пехотного Кубинского полка, – ответил командующий ротой поручик Новохатный.
– Записать его фамилию, – обратился генерал к сопровождавшему его офицеру, дал шпоры коню и поскакал дальше.
Может быть, эти мелкие заметки совершенно некстати к моим запискам, тем более что они не являют собой типичного быта армейской жизни, так как генерал Воропанов представлял исключение из командного состава, однако и подобного рода исключения не должны быть допустимы, особенно в военное время. Не будучи знаком с войсками, генерал Воропанов в то же время не сумел подойти к ним с чуткостью опытного начальника. Его смотры произвели на полки лишь невыгодное впечатление, что уже нарушало принцип спайки, особенно ценимый в Кавказских войсках. Получив дивизию лишь в силу иерархического права, генерал не внушал нам, офицерам, доверия к своим боевым способностям. Как бы в подтверждение наших предположений, генерал Воропанов проявил в последующих боях у Сарыкамыша на должности коменданта гарнизона свою нераспорядительность и полное малодушие.
* * *Однообразно протекало время на позиции. Рытье окопов, ночные разведки, погоня за «языком» (за пленными) – были порядком дня. Главная оборонительная линия участка кубинцев была расположена верстах в трех на запад от Ардоса, а еще дальше ее, на высотах находилась передовая линия. Между этими двумя линиями, в глубокой лощине лежало небольшое село,[40] где расположен был резерв передовой линии. Задача последней была в случае наступления противника предупредить главную линию и удерживать позиции до последней возможности.
Позиции на передовой линии заняты были одним батальоном, командой разведчиков и двумя пулеметами. Батальон с пулеметами менялся через сутки. Главная линия была занята двумя батальонами при четырех пулеметах.
Позади нее стояли: полковой резерв (1-й батальон и два пулемета), артиллерия, в селении Ардос – перевязочный пункт и часть обоза 1-го разряда.[41] Некоторым разнообразием в нашей жизни являлись почтовая корреспонденция и подарки, посылаемые на фронт. В письмах меня, помимо домашних сведений, интересовало отношение тыла к событиям на фронте. Все события, как и следовало ожидать, или искажались, или же сильно преувеличивались. Наш временный неуспех у Кепри-кея, несмотря на сдержанность прессы, обратился в глазах обывателей Тифлиса в какое-то крупное поражение. Ближайший тыл в районе Сарыкамыша во время упорных Саномерских боев подвергся какой-то панике. Только энергичными мерами начальника штаба армии генерала Юденича,[42] выехавшего тогда из Тифлиса на фронт, был восстановлен порядок. Странное явление – чем дальше от опасности, тем чувствительнее люди воспринимают даже ее призрак.
Кто жил полковой жизнью, тот наверно знает, какое настроение создавалось в полку перед приездом вновь назначенного командира части. И это понятно: помимо служебных отношений, зачастую частная жизнь всех чинов полка так или иначе находилась в зависимости от личности командира полка. На войне это значение командира еще больше возрастало. Кто он будет? Опытный кормчий или же просто поведет нас на убой? Будет ли он для нас заботливым начальником или же ему будет, как говорится, все трын-травой?
С такими мыслями на Азапкейских позициях мы ждали нового командующего полком полковника Попова.
Лично мне пришлось представиться ему при довольно оригинальной обстановке. Для выяснения многих вопросов я выехал с позиции в штаб полка, стоявший рядом с полковым резервом. У меня в команде была большая нехватка, начиная с людей, оружия, кончая лошадьми и фуражом. В штабе полка полковой адъютант сообщил мне о приезде еще вчера вечером нового командующего полком. Приняв во внимание спешность и основательность моих требований, он доложил о моем прибытии новому командиру. Через несколько минут я был принят. Согнувшись в три погибели, я пролез в узкое входное отверстие палатки и вприсядку представился. Передо мной сидел человек уже преклонных лет с довольно приятным лицом, широкая серая папаха закрывала его лоб почти до бровей. Густые седые усы спускались вниз и давали его лицу тип запорожского казака. В черном полушубке он сидел, по-турецки скрестив ноги, на какой-то войлочной подстилке. Перед ним на деревянном сундучке стояла бутылка с этикетом «Шустовский коньяк».[43]
– Садитесь, поручик, – обратился ко мне мягким басом полковник. – Я слышал, что вы прибыли ко мне по делам вашей команды?
– Так точно, господин полковник, – ответил я и вкратце изложил свою просьбу.
– Что касается материальной части, я это сделаю вам быстрее, чем вы думаете. Не угодно вам выпить рюмочку? Оно на морозе не мешает, – и полковник протянул мне небольшой стаканчик ароматного коньяка.
Я выпил. Признаюсь, что после долгого воздержания живительная влага приятно подействовала на меня. Вслед за мной полковник, закинув назад голову, с большим мастерством проделал то же самое. Затем он крякнул и, поглаживая свой длинный ус, проговорил:
– Ну, слава Богу, голова перестала болеть. Как выпьешь несколько рюмок этой микстуры, так как будто рукой все снимет. Вы, пожалуйста, поручик, не думайте, что я принадлежу к разряду пьющих. Если я позволяю себе в день несколько рюмок коньяку, то исключительно ради точного и беспрекословного повиновения совету врачей. И все это из-за этой проклятой японской шимозы.[44] Контузила она меня по черепу основательно, до сих пор мучаюсь. Однако это к делу не относится.
Полковник еще раз опрокинул в себя стаканчик. Судя по его лицу, нельзя было сказать, что он свою микстуру принимает с отвращением.
