Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР
Но мне и моим ассистентам было не до шуток — за действиями студентов следили военные врачи под руководством главного хирурга округа полковника Милия Аничкова. Они проверяли подготовку студентов, проверка была строгая, а в конце кафедре давали общую оценку от Министерства обороны. Получить хорошую оценку было важно — если мы не сумеем показать правильных действий студентов, министерство имело право нас наказать. По счастью, профессор Аничков был старый друг моего отца и хорошо относился ко мне. Он сделал строгий разбор наших военных упражнений и поставил нам высокую оценку. После «маневров» я пригласил его домой:
— Милий Николаевич, поедемте ко мне, я угощу вас кое-чем из брежневского буфета.
— Из брежневского? С удовольствием.
Этот привилегированный буфет находился в Министерстве внешней торговли, на Смоленской площади, и официально числился как столовая Киевского райпишеторга. Называли его по имени сына Брежнева, Юрия, заместителя министра — буфет был на его этаже и снабжал продуктами сотрудников высшего ранга. Продукты были высшего качества, в изобилии, из пищевых комбинатов Кремля, достать такие было невозможно нигде. Я бы никогда не имел этих продуктов и не знал бы о существовании буфета, но мой пациент Гусман работал там кладовщиком. Он включил меня в список заказывающих. Достаточно было позвонить и заказать — икру, мясную вырезку, любой вид рыбных закусок, любой сорт колбасы, растворимый кофе, редкое чешское пиво, отборные вина — все, что угодно. Эту сказочную роскошь Гусман выносил в картонных ящиках из задней двери министерства и укладывал в багажник моей машины. И стоило все дешево.
Мы с Аничковым пили, закусывали и беседовали о состоянии советской медицины. Я любил беседовать с ним. Он заведовал сердечно-сосудистым отделом в Институте хирургии, был образованный и высокоинтеллектуальный человек. Его отец был крупным ученым и генералом, в сталинское время его сделали президентом Медицинской академии. Мне было интересно слушать воспоминания и впечатления о тех временах. Аничков ездил в западные страны, куда разрешалось ездить немногим, поэтому мог сравнивать состояние медицины там и у нас:
— Вы даже не представляете себе, насколько мы отстали от Запада. Ужасно отстали. Мы с Вишневским выклянчиваем там, как нищие, у наших коллег инструменты и лекарства и привозим их тайком. Вишневский депутат, у него дипломатический паспорт, его багаж не досматривают. А я вкладывал в туфли анестезиологические порошки, чтобы скрыть от таможни. Вам очень полезно было бы поехать на Запад, увидеть уровень их медицины.
Эту же самую мысль высказывал мне старый петрозаводский хирург Иссерсон, еще когда я начинал свою работу. Но вот прошло уже двадцать лет, я стал профессором, а перспектива на поездки за «железный занавес», в западные страны, не было никаких.
Но вскоре в московском парке «Сокольники» открылась выставка «Медицина-74». Все страны представили на ней свои достижения. Это была редкостная возможность увидеть, что же представляет собой современная мировая медицина. Еще до того как я пошел туда, я слышал восторженные отзывы своих друзей:
— Эта выставка — сказка! Есть же на свете счастливые доктора, которые работают с такой аппаратурой и такими инструментами, какие демонстрируют там развитые страны!
— Я никогда ничего подобного даже не представлял себе!
— После этой выставки я не могу смотреть на нашу медицинскую нищету.
— Главное впечатление — до чего мы отстали, в какой глубокой жопе мы живем и работаем!
Мне даже показывали некоторые ворованные со стендов выставки мелкие предметы. По старой привычке бедных людей и исходя из русской национальной черты, посетители в первые же дни разворовали много образцов экспозиции. Эта черта не была известна устроителям, но они сориентировались и прикрепили все образцы к стендам.
Меня пригласил на выставку мой чешский друг профессор Олдридж Чех, директор Пражского института. Проходя по павильонам, я впал в состояние возбуждения от развитой техники, которой оснащена западная медицина. С изумлением и восторгом я смотрел, как умная машина исследовала сразу несколько образцов крови и за секунды давала ответ по многим параметрам. В наших больницах все исследования делались лаборантами вручную, и ответа приходилось ждать по три-четыре дня. Еще с большим восторгом я осматривал рентгеновское оборудование: процесс проявления и сушки пленок занимал всего секунды. В наших рентгеновских кабинетах техники стояли над бачками с раствором и вручную макали в них пленки (как говорили, «драчили» пленки). А потом развешивали их на протянутых через кабинет веревках для просушки, как белье. По сравнению с советской техникой все виденное мной выглядело как солидный «кадиллак» в сравнении с замухрышкой «запорожцем».
В чешском павильоне Олдридж Чех показал мне ортопедические инструменты фирмы «Польди», копии швейцарских. Я с удовольствием брал их в руки — каждый мастер наслаждается хорошими инструментами. Я рассказал Олдриджу:
— Несколько лет назад я пытался уговорить Волкова, директора ЦИТО и главного травматолога, чтобы мы покупали у вас эти инструменты. Он ответил: «У нас нет валюты, мы будем выпускать свои». Но ничего до сих пор у нас не выпускают. Мы оперируем такими говенными инструментами, что ты себе представить не можешь.
Он посмотрел на меня:
— Могу, мне рассказывал наш с гобой общий друг Милош Янечек. Он мне говорил о телеграмме, которую ты прислал ему 21 августа, в день, когда ваши войска захватили нашу страну. Я знаю, что ты — настоящий друг нашей страны. Если тебе так нравятся эти инструменты, я сделаю так, что ты получишь их. А теперь — хочешь видеть операции Мориса Мюллера?
— Самого Мюллера? — в те годы тот швейцарский ортопед был звездой № 1 в нашей области.
Олдридж повел меня в швейцарский павильон, представил и просил показать операции.
Любезный швейцарец принес мне кофе и сигары, усадил в кресло напротив телевизора и достал из кармана несколько видеокассет. В ту пору советских видеокассет еще не было. Он вставил кассету в аппарат — и начался показ операции Мюллера, с его подробными объяснениями. Я впился глазами в экран и почти целый день смотрел кассету за кассетой, учась технике операций у великого мастера. И думал: «Боже мой, у этого швейцарского стендера в кармане помещались несколько кассет, которые все показывают и объясняют значительно лучше, чем шестеро моих ассистентов! Если бы я только мог, я бы с удовольствием променял малограмотных ассистентов на такие видеокассеты, и мои студенты только выиграли бы от этого, приобретая настоящие современные знания. Да, это верно — мы живем и работаем в глубокой жопе».
