Аркадий Белинков - Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша
Она понравилась очень многим людям, не предвзятым, с хорошим вкусом, читающим много и внимательно.
В связи с этим передо мной встают полные благодарности глаза одного знакомого эскимоса, которому подарили в конце голодной зимы головку чеснока, коробку витамина "С" и бутылочку хвойного экстракта.
Книга Юрия Олеши особенно важна с точки зрения взаимоотношений искусства и времени.
В другую эпоху, например, когда был написан "Король Ричард III", она могла бы пройти совсем незамеченной. Но напечатанная в одном номере журнала "Октябрь" с романом Аркадия Первенцева "Матросы" она начинает волновать наши сердца, сердца читателей, ценящих в искусстве безумную честность, подлинный гуманизм и знание грамматики.
Каждое время ждет своих поэтов, своих трубачей. У каждого времени свои требования, своя культура и свой министр культуры.
В 20-х годах были свои требования и свой министр. В 80-х годах мы имеем другого министра1.
1 Я говорю, разумеется, лишь о странах с высокоразвитой культурой и великим историческим прошлым. Об эпохах и государствах, не имеющих министров культуры, то есть стоящих на стадии варварства (античность, современная Великобритания), я вообще избегаю говорить.
Каждое время ждет и получает своих лучших поэтов. Тех, которых оно заслуживает. Были в 20-х годах свои лучшиш поэты (Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Клюев, Волошин и некоторые другие). Есть и в 60-х свои лучшие поэты.
Каждая эпоха создает свои памятники, выражает себя в них, защищает их, оберегает, охраняет, наслаждается ими. Эпоха Екатерины II создала памятник Петру, эпоха Николая II блистательно выразила свой идеал памятником Александру III и наслаждалась им. Другой эпохе этот памятник не понравился, она отнеслась к нему очень серьезно, не пожелав разбираться еще и в сатире на самодержавие, и выкинула его. Однако не совсем и не навсегда. Свой вариант этого памятника и этого героя, оставив всякие шуточки и сатиру, она установила в Москве и назвала "Юрий Долгорукий".
Но эпоха не только ставит и не только сносит памятники. Она еще и обещает другие. Однако в силу ряда сложных общественных законов не сразу свои обещания выполняет. Так, был обещан, но в силу ряда сложных общественных законов еще не возведен памятник жертвам сталинских побед и палачеств. Может быть, это происходит потому, что обещан он был в одну эпоху, а потом наступила другая? Нет, конечно, не поэтому: ничем одна эпоха не отличается от другой, и потом вообще, почему - две эпохи? Дело совсем не в этом, а в том, что есть большие и есть меньшие возможности: одна эпоха бывает более богата обещаниями, другая менее. Вот и все.
Сравнивая одну эпоху в искусстве с другой, мы можем делать поучительные выводы, на основании которых следует научно планировать дальнейшее развитие литературного процесса.
Кроме тех выводов, которые читатели сделают без меня, и тех планов, которые лягут в основу работы Правления Союза писателей, мне бы хотелось разъяснить, что я с глубоким уважением вообще отношусь ко всяким годам.
Быть может, 20-е годы с их культурой, министерством (наркомпросом) и искусством мне особенно симпатичны, потому что в них уже были ростки того нового, что так великолепно расцвело в 30-х, 40-х, 50-х, 60-х, 70-х, 80-х и т. д. годах? Я отношусь к той эпохе с совершенно особенным чувством, и это поймет всякий дурак, потому что в ней было очарование юности, свежести, трогательности девочки-подростка, девственность цветения, только бутоны, прохладные розовые бутоны, еще неясные в своей внутренней сущности, полные неведомой и загадочной прелести и тайны, когда еще многие не знали, во что они (то есть эти бутоны) распустятся и чем будут пахнуть. Лучшим в 20-х годах было то, что это цветение, этот запах еще не был столь пронзительным и лишенным тайного очарования.
Но книга "Ни дня без строчки", создававшаяся в 50-е годы, нравится людям, среди которых ближайшие родственники, члены комиссии по литературному наследству, авторы предисловий и приятели составляют незначительное меньшинство. Почему же эта книга так нравится остальным людям?
Потому что так не нравятся книги: "Секретарь обкома" Всеволода Кочетова, "Мертвая зыбь" Льва Никулина, "Тля" Ивана Шевцова, "Щит и меч" Вадима Кожевникова, "Хлеб - имя существительное" Михаила Алексеева.
Потому что когда люди читают все время только книги, страдающие отсутствием стилисти-ческой тонкости, то книга, обладающая стилистической тонкостью, кажется необыкновенно привлекательной, обаятельной, прекрасной и свежей, как бутон. Который еще не распустился. Который обыкновенные читатели Достоевского, Чехова, Хемингуэя, Цветаевой, Фолкнера и Толстого не обязаны и не могут распускать сами.
Главное достоинство книги Юрия Олеши в том, что она лучше других книг.
Одновременно с этим имеется еще одно достоинство: книга Юрия Олеши принадлежит к числу тех, в которых мы особенно ценим не то, что в них есть, а то, чего в них нет.
Она принадлежит к тем никогда не увядающим творениям художественного гения, в которых нет жены, выдающей своего мужа матросам, сына, предающего своего отца, перевыполнения плана производства зерновых, женщин, целомудренных, как заснеженные вершины, мужчин, чистых, как опорожненные поллитровки, председательниц месткома, деятельных, как мясорубки.
И вот оказалось, что могут нравиться и такие книги - без предателей в ореоле героев и без кукурузы, прокладывающей Северный морской путь.
В связи со всем этим бетонные представления о достоинствах и недостатках художественной литературы начинают колебаться.
Непоколебимым остается лишь бетонное представление о том, что нужно и что не нужно читателю. Правда, при этом возникают неожиданности, которые могли бы и озадачить, но не озадачивают.
Например, могло бы озадачить то, что сборник стихотворений "Бег времени" буржуазно-салонной и чуждой нашему народу поэтессы-дамочки Анны Ахматовой, писавшей лишь для узкого круга снобов и гадов, изданный тиражом пятьдесят тысяч экземпляров, разошелся в один день.
Человек движется не со всей историей мира, а с той частицей ее, за которую ухватился, к которой его прибило. За что именно ухватиться, решает в значительной мере сам человек и сам несет ответственность за это решение.
Юрий Олеша сам выбирал свою частицу истории. Он был слабым человеком, и поэтому на его решение влияли разнообразные и не всегда непреодолимые обстоятельства. Он выбрал именно то, что считал для себя наиболее подходящим. Он ошибся, погиб, позволил обстоятельствам себя растоптать, потому что искал успеха, а следовало искать истину.
Но художник должен искать только одного: полного, точного и бескомпромиссного выражения своего намерения.
