Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]
— Я думаю! — улыбнулся и я.
Прошло около пяти минут.
В дверь каюты постучались.
— Войдите! — каким-то чужим, не своим голосом крикнул Путилин.
Дверь каюты открылась и на пороге предстала бюрократическая фигура Григорьева.
При виде нас, то есть вернее не нас, а двух фургонщиков-торгашей, сильнейшее изумление отразилось на его лице.
Он, сделав шаг назад, пробормотал:
— Позвольте, я, кажется, ошибся каютой.
— Никак нет-с, ваше превосходительство, — ответил Путилин.
— Кто вы такие, любезные?
— Мы есмы, ваше превосходительство!..
— Но тут, в этой каюте, находились два господина! — воскликнул губернатор.
— А теперь мы заместо их, — продолжал Путилин.
— Куда же делись те господа?
— А никуда. Они тут же и находятся.
— Что за черт! — загремел губернатор, побагровев от досады, бешенства. — Кто вы такие, спрашиваю я вас? Что вы меня морочите?!
— Кто мы-с будем? Путилин и его друг — доктор.
Губернатор вытаращил глаза, точно видя перед собой привидение, и из его рта вырвалось только одно:
— Ну что это такое?!
Путилин подошел и ласково полуобнял губернатора.
— Удивляетесь? Ха-ха-ха! Для вас это диковинка, Григорий Григорьевич, а доктор привык к моим чудачествам, к моим волшебным метаморфозам. В таком ли еще виде являлся я!..
— Но для чего же это превращение, дорогой Иван Дмитриевич?
— Будьте уверены, что так надо.
За беседой время пролетело незаметно.
Пароход приблизился к пристани Вознесения.
— Ну, до свидания, Григорий Григорьевич! — начал прощаться с губернатором Путилин.
— Храни вас Бог, господа!.. Я страшно беспокоюсь за вас.
— А эти короба? Ведь в них целый арсенал!.. — улыбнулся Путилин.
...Вот и пристань.
Было три часа, когда мы высадились с парохода.
На горе красиво прихотливо раскинулся большой, богатый поселок.
— Слышь, мил человек, не поможешь ли доставить пожитки наши на постоялый двор? — обратился Путилин-фургонщик к одному из пристанских служащих. — Я с товарищем отблагодарим тебя.
Тот охотно согласился и вскоре мы уже находились на постоялом дворе. Нас приняли там более чем приветливо, очевидно, наши костюмы «купцов-фургонщиков» и наша кладь внушали большое уважение к нашим персонам. За незатейливой, но обильной закуской Путилин обратился к рыжему содержателю постоялого двора:
— А что, любезный друг-хозяин, нельзя ли примерно, покупочку одну у вас произвести?
— Какую такую?
— Лошадку да тележку.
— О-о! А для чего это вам требуется? — спросил он с видом еще большего почтения.
— Вот изволишь ли видеть, мил человек, как сам догадаться можешь, — люди мы торговые, фургонщики-коробейнички. Облюбовали мы сторонку вашу, хотим счастья попробовать.
— Доброе дело! — крякнул содержатель постоялого двора.
— Смекаешь? Теперь и рассуди, ну какие же фургонщики без лошадки да без тележки? Не на себе же кладь десятки, сотни верст тащить? Так, ведь?
— Оно точно...
— Так вот схлопочи ты нам, милчеловек, сие потребное. Может не имеешь ли сам на продажу чего подходящего? Ишь у тебя, помилуй Бог, хозяйство какое огромное!
Через час дело было слажено. В нашем распоряжении оказались отличная, сильная лошадь и удобная, просторная телега.
СЕЛО «БАРАНЫ». КОРОБЕЙНИКИ. НОЧЛЕГ
Я не буду рассказывать вам о нашем путешествии по тракту до села Бараны, так как оно, помимо новизны для нас, не ознаменовалось ничем особенно выдающимся.
— Ну-ну! — кряхтел я, сотрясаясь на телеге. — Могу сказать: побили мы рекорд, Иван Дмитриевич, всех наших прежних похождений. В глухом чужом краю... в какую-то неведомую даль... Бр-р!.
— Я предупреждал тебя. Не надо было ехать со мной.
Скоро ли, долго ли, но мы прибыли, наконец, в тот пункт, куда стремился мой знаменитый друг, — в село Бараны.
Это было большое, зажиточное село, типичное для северного края и мало походящее на села наших средних, внутренних губерний.
Бревенчатые двухэтажные избы-дома, одни — побогаче, понаряднее, другие — поскромнее приятно ласкали глаз солидностью постройки, чистотой, опрятностью. Чувствовалось, что тут, на севере, люди живут домовитее. Улицы — кишели народом.
Как потом оказалось, мы угодили на храмовой престольный праздник.
Несмотря, однако, на большое оживление, царившее в селе, наше появление было сразу замечено многими.
«Кто такие? Что за люди?» — посыпались вопросы.
— Эх! — лихо, старчески, тряс головой Путилин. — Коробейнички мы добрые, фургонщики-тароватые! Припожаловали мы к вам, хозяева честные, с товаром замечательным, с товаром питерским! По копейке сами брали, по грошу продавать будем! Ситцы-миткали, сережки-брошки, румяна-помада, красься — не надо! Выходите, красавицы-молодушки, потешьте ваши душки! Ой, старый Дмитрич приехал!
Весть о нашем приезде с быстротой молнии разнеслась по всему селу.
«Фургонщики приехали! Коробейники!» — послышалось со всех сторон.
Скоро мы были окружены порядочной толпой баб, девок, мужиков, парней и ребятишек.
— Поздновато как-будто торг начинать. Ась? — обратился Путилин к толпе.
— Известно дело, завтра уж, — послышались голоса мужиков.
Но иначе взглянули на это бабы: они просили хоть глазом поглядеть, что за товар у фургонщика.
Путилин распаковал один короб.
В числе баб, толпящихся у нашей повозки, невольно бросались в глаза фигуры: высокой пожилой бабы с отвратительно злобным лицом и стоявшей рядом с ней красавицы-молодухи. Обе они были одеты не только франтовато, но и богато.
Подобно другим они заглянули в товары.
— Купить нечто платок этот шелковый? — обратилась молодуха к пожилой бабе.
— Что же, покупай, — низким голосом, почти басом, ответила та.
Сторговались в цене. Молодуха вынула из кошелька новенькую двадцатипятирублевку и протянула ее Путилину.
— Ладно, красотка, может, завтра еще что купишь, заодно отдашь, — проговорил Путилин и вдруг обратился к угрюмой пожилой бабе: — А что, хозяюшка, нельзя ли нам ночлега у вас испросить? Я бы заплатил аль товаром угодил?
— А почему ко мне за ночлегом просишься? — исподлобья сверкнула она своими злыми глазами.
— Да потому, хозяюшка, что видать, что вы люди зажиточные, ну, значит, и помещение у вас не стеснительное, да и насчет снеди также...
Короче говоря, минут через двадцать мы находились под кровом этой богатейки.
Дом, действительно, был — по деревне — важный. Огромный двор был набит всякой скотиной, особенно много было отличных лошадей.