Аркадий Мильчин - Человек книги. Записки главного редактора
Что же касается общих формулировок, то там, где Вадеев подсказал, где такого акцента не хватает, я их уточнил.
Например, он подверг критике главу «Общие основы редакторского анализа»:
Систематизированный здесь материал интересен и в ряде случаев просто прекрасно «подан». Но наряду с этим в тексте есть ряд положений, которые грешат неполнотой, расплывчатостью. Например: «Что нужно делать редактору, – пишет А.Э. Мильчин, – чтобы достигнуть наибольшей глубины (!) в своей работе?» И косвенно отвечает: «…заинтересован ли он (редактор. – Рец.) в силу всей предшествующей жизни в наилучшем раскрытии темы или равнодушен к ней – вот от чего зависит глубина анализа произведения…»
Фраза – довольно типичная для изложения. Не получается ли, что при такой постановке вопроса на первом плане – жизненный опыт редактора (а не его взгляды, убеждения, убежденность), глубина анализа (а не его партийность, идейность)?..
Впрочем, будем справедливы. Несколько ранее автор упоминал о том, что «от партийности, мастерства анализа зависит и общая оценка произведения и качество всех редакторских замечаний». Верное, точное положение! Но разве его достаточно? Автор как бы «боится» развить, конкретизировать (если не считать еще одной фразы на с. 33) это исключительно важное замечание. А в результате тональность главы определяется формулами вроде тех, что есть на стр. 28, 30, 72 и др.
«Работа редактора во всех случаях будет тем плодотворнее, чем выше его интеллектуальная активность» (72). Бесспорно. Но на какой мировоззренческой основе возникает и развивается эта «интеллектуальная активность»? Об этом по существу не говорится. Что определяет успешность редакторского анализа? «Это, – отвечает автор, – во-первых, содержательные, глубокие (!) мотивы редакторской деятельности» (85). Вновь и вновь – абстракция, некая «внеполитичность» определения.
Повторяем: идейно-политическое качество редакторского анализа текста – вот какой аспект темы заслуживал бы специального рассмотрения.
Замечание Вадеева звучало более чем серьезно, и другой рецензент мог бы, отталкиваясь от него, сделать выводы об аполитичности автора, о том, что в таком виде рукопись признать пригодной к изданию нельзя и т. п. Выводы же Вадеева были другими. Он писал в конце:
В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть: книга А.Э. Мильчина получается весомой, убедительной и интересной по материалу, доходчивой и четкой по изложению. Она несомненно принесет пользу широкому кругу редакционных работников (и отнюдь не только молодых или начинающих). Она не дублирует ни одну из книг по редактированию, появившихся в последние годы. Более того, по ряду «позиций» (содержательность, деловитость и краткость, умелая систематизация приводимых данных, обилие практически полезных советов) работа А.Э. Мильчина выгодно отличается от них. Не все еще, повторяем, сложилось в тексте в равной мере. Есть аспекты проблемы, нуждающиеся в определенной дополнительной разработке. Кое-что надо наново продумать, улучшить, подправить. Но в рукописи есть прочная добротная основа, и это главное. Все наши замечания и пожелания сделаны во имя одной и единственной цели: помочь автору в скорейшем завершении полезной и очень нужной книги.
Рецензия О. Вадеева помогла мне исправить и много частных погрешностей, а главное, дала зеленый свет выпуску книги, за что я ему очень благодарен. Но было еще одно положительное влияние этой рецензии на меня: она убедила меня, что я действительно написал что-то стоящее. Нужно сказать, что вера в себя все время перемежалась с сомнениями в том, что написанное заслуживает хорошей оценки. Все же слабостей у рукописи было немало. А Вадеев развеял эти сомнения. Я верил в его объективность. А строгость оценки, подтверждавшаяся рядом положений рецензии, усиливала веру в то, что он прав и мне нечего опасаться за книгу.
И вот теперь, в 2005 году, эта рецензия неожиданно вышла для меня боком, стала предметом переживаний.
В 2002 году инициаторы выпуска сборника воспоминаний выпускников МПИ 40–50-х годов выбрали меня в качестве редактора этого сборника (об этом более подробно рассказано в главе «На пенсии»). Прочитав воспоминание сокурсника Олега Алексея Абрамова о том, каким другом был Вадеев, как помогал он ему с публикацией книги в Политиздате, я тут же вспомнил о рецензии Олега на мою рукопись и решил написать о том, каким замечательным редактором он был, судя по этой рецензии. Конечно, не столько потому, что он одобрил рукопись, сколько потому, что содержание рецензии свидетельствовало: Вадеев прекрасно знал литературу о редактировании, объективно оценивал ее, редактирование и работа редактора явно были предметом его размышлений. Помимо всего прочего, хотя Олега уже не было в живых, мне хотелось высказать, как я ему признателен за беспристрастную оценку моей работы. Я ведь, честно говоря, очень трусил перед публикацией, ожидая несправедливых нападок.
О рецензии Вадеева я написал небольшое воспоминание, в котором на свою голову процитировал «довесок» к рецензии на рукопись. Он был посвящен разбору и оценке главы о методике правки. Главу эту я писал позже других и послал ее Вадееву уже после того, как он прислал общую рецензию. Это дополнение к рецензии начиналось следующим абзацем (его-то я и процитировал):
Прочел главу «Методика и техника правки текста» с удовольствием. Главное: все шесть условий успешности редакторской правки изложены просто великолепно – отточенно, мудро, убедительно. Как жаль, что глава явно конспективна… Ведь если говорить в целом об авторских советах тем, кто будет штудировать пособие, то именно эта глава особенно нужна и необычайно практически полезна!
На редсовете сборника при обсуждении раздела воспоминаний выпускников 1952 года, где были помещены воспоминания, посвященные Вадееву, – А. Абрамова и мои, – две участницы заседания (Л. Прохорова и Л. Саде) квалифицировали мои воспоминания как саморекламу. Что на это сказать? Отрицать, что мне хотелось ознакомить читателей с тем, как высоко оценивал мою работу Олег, было бы глупо. Мне этого хотелось. Но я оговорил в тексте воспоминаний, что у меня не было надобности цитировать хвалебные слова о своей работе из внутренней рецензии только потому, что они хвалебные, так как книга после выхода получила одобрение в ряде печатных рецензий. Тем не менее ярлык – «самореклама» – был наклеен. Правда, далеко не все участники совещания с этим ярлыком согласились. Но на меня это произвело тяжелое впечатление, и я долго не мог прийти в себя. Это было тем более несправедливо, что в моем очерке упомянуты сделанные Вадеевым в рецензии серьезные замечания.
