Василий Потто - Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях
А на флангах в это же самое время шла жаркая конная схватка – моздокцы не пускали неприятеля обскакать пехоту с тылу; под есаулом Венеровским была убита лошадь, и он отбивался пешим впереди своих казаков. Донцы между тем успели оправиться. Сомкнутым фронтом выдвинулся вперед полк Персиянова и, имея впереди своего командира на лихом коне, с обнаженной шашкой, понесся в атаку. Смятые этой новой стройной силой, кабардинцы дали тыл. Линейцы насели на фланги.
Была уже темная ночь, когда разбитые прискакали на Малку. Но тут они с ужасом увидели, что переправа занята моздокскими казаками, успевшими прискакать сюда раньше, кратчайшей дорогой. Снова закипел бой на жизнь и смерть. Кабардинцы силились овладеть переправой, линейцы их не пускали. Скоро подоспели сюда донцы и пехота.
«Офицеры, – пишет Мейер, – рубились наравне с солдатами, но ничто не могло сломить кабардинцев».
Тогда, чтобы порешить дело, Мейер отодвинул пехоту назад и, расположив ее в разных местах небольшими засадами, крикнул казакам: «Назад!» Расчет его удался вполне. Едва казаки показали тыл, как кабардинцы, разгоряченные боем, ринулись за ними в погоню, попали на засаду, и пехота со всех сторон охватила их, «как неводом». Тогда, разбитые наголову, кабардинцы бросились в Малку с крутого обрыва, и долго еще с берега гремели за ними ружейные и пушечные выстрелы… Было десять часов вечера, когда бой совершенно затих; весь русский отряд ночевал тут же, на поле сражения, и лишь на следующий день возвратился в лагерь.
Мейер не определяет общей потери неприятеля, но в числе убитых находились два владетельных князя, много узденей, а судя по шести убитым лошадям игреневой масти, на которых ездят духовные лица, можно полагать, столько же было убито и мулл. «Все поле сражения, – доносил Мейер, – на котором лежало сто тринадцать кабардинских тел, было усеяно клочьми мяса и ребрами». В русском отряде выбыло из строя два офицера и семьдесят пять нижних чинов. От немногих пленных, захваченных в этом деле, узнали, что в партии было от шести до семи тысяч всадников, что она намеревалась отдохнуть в лощине над Золкой, а ночью напасть на Георгиевск и затем, через Александровское село, броситься на Кубань в тыл генералу Лихачеву.
Все это усложнение дел на линии заставило наконец Глазенапа поручить военные действия на Кубани одному Лихачеву, а самому вернуться в Георгиевск. Зима, впрочем, прошла довольно спокойно, но зато весной, уже в начале марта 1805 года, когда кабардинские стада и табуны еще не находят корма в горах, заваленных снегом, и пасутся на открытых равнинах, прилегающих к Малке, Глазенап сосредоточил отряд в станице Прохладной; распустив слух, что идет в Чечню, и отвлекши этим внимание кабардинцев, в ночь на 9 марта он внезапно сделал громадный шестидесятиверстный переход и неожиданно очутился на равнине посреди многочисленных кабардинских табунов и стад. Все табуны и стада захвачены были сразу, и в десять часов вечера отряд остановился ночевать на реке Баксан в Кис-Бурунском ущелье. Огромный переход по слякоти и возня с табунами до крайности утомили людей, а между тем ночью надо было ждать нападения. С правой стороны бивуака в ущелье находился огромный отвесный утес, совершенно преграждавший доступ к отряду, но на левую сторону, где ревел Баксан, а за ним начинались низкие и довольно пологие горы, следовало обратить серьезное внимание. Перекинуть пикеты за Баксан так, чтобы поставить их на возвышенности, было опасно, а потому пришлось ограничиться одной лагерной цепью, растянутой по эту сторону речки. Ночь случилась необычайно темная. Но так как нападения ожидали только под утро, то в лагере царствовала некоторая беспечность. А между тем, едва отряд принялся за ужин, как вдруг загремела ружейная пальба, послышался пронзительный татарский гик и барабаны по всему бивуаку забили тревогу. Дело было в том, что горцы, спустившись с гор, открыли через речку сильный огонь по лагерю. Все это произошло так внезапно и беспорядок в отряде был так велик, что многие уже думали, что горцы ворвались в лагерь. Артиллерия открыла картечный огонь наудачу. К счастью, гребенцы и егеря, занимавшие лагерную цепь, скоро отогнали кабардинцев. Тем не менее тревоги возобновлялись в течение ночи несколько раз, и отряд до утра стоял под ружьем. Под утро все успокоилось, и разведка, произведенная из лагеря, показала, что только верстах в восьми от Баксана, в большом ауле, сосредоточено сильное скопище горцев.
На следующий день большая часть отряда отправилась на линию, препровождая туда громадное количество отбитого скота, а другая часть, меньшая, осталась на Баксане для наблюдения за горцами. Лагерь отодвинули от речки ближе к скалам, но пули нередко долетали и туда, так что в отряде случались раненые. «Не было ночи, – говорит один из участников этой экспедиции, – чтобы не было тревоги. Секреты так и лежали со взведенными курками, и, как только на том берегу появлялась вспышка, обозначавшая выстрел, наши со всех сторон гремели залпами. При непроницаемой темноте кавказских ночей такая перестрелка представляла чудный эффект, и невозможно было ею довольно налюбоваться».
Однажды случилось дело и более серьезное. Горцы среди белого дня напали на фуражиров; устроив засаду и пропустив мимо себя авангард, они бросились на вьюки и обозы, поставя колонну в такое положение, что Глазенап должен был ввести в бой почти весь свой отряд. Но то были уже последние вспышки восстания. Громадные потери, понесенные в битвах, а главное захват скота и табунов заставили кабардинцев смириться. Главные вожаки их, владетельные князья, ушли за Кубань; остальные просили пощады.
Глазенап привел их к присяге на подданство России, взял аманатов, ввел родовые суды и ограничился наказанием только главнейших зачинщиков бунта.
Двукратный поход в Кабарду и усмирение закубанских горцев доставили Глазенапу орден Святой Анны 1-й степени, украшенный алмазами, а вслед за тем и орден Святого Владимира 2-й степени.
Памятником этих походов в Кабарду остались незатейливые солдатские песни, которыми старые кавказцы любили закреплять свои боевые подвиги. Вот одна из них:
Кабардинцы, вы не чваньтесь,
Ваши панцири нам прах;
Лучше все в горах останьтесь,
Чем торчать вам на штыках.
На конях своих лихватских
Вы летали, как черн вран,
Но споткнулись на казацких
Дротиках, крича: «Яман!»
Бусурманы, не гордитесь
Вы булатом и конем,
Златом, сребром поступитесь,
И, к земле склонясь челом,
Александра умоляйте
О пощаде ваших дней,
И колена преклоняйте
Пред великим из царей.
Он вам даст благословенье,
Мир, щадя своих людей,
Вашей кротостью смягченный,
Не лишит вас ясных дней.
Вы ж гоните к нам в подарок
Волов жирных и овец,
Нам их нравится поярок
И опоек от телец.
Мы за ваше здесь здоровье
Кашу маслом обольем;
На углях мясца коровья
Мы поджарим и попьем.
Когда хотите, идите,
Кабардинцы, к нам сюда,
Но свои дары несите,
А то будет вам беда!
Без даров мы вас на примем,
Нам не нужен супостат;
Принесете – вас обнимем,
Скажем: «Сядь, любезный сват!»
Другую песню солдаты сложили, возвращаясь из похода:
