Юрий Богданов - 30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра
«Из материалов также видно, что без санкции прокурора, по одному лишь ордеру на арест, который подписан Богдановым, был арестован за контрреволюционные преступления девятнадцатилетний рабочий Лужского завода “Смычка” Антонов, от которого в течение 13 дней следствие добивалось признания в контрреволюционных преступлениях и добилось». Это следственное дело также описано нами в главе 12. В конце 1937 года, когда был арестован частушечник, а затем ряд его товарищей, слушавших и распевавших вместе с ним контрреволюционные песни, в соответствии с постановлением советского правительства санкции от прокуратуры не требовалось. «После этого (показаний Антонова. — Ю.Б.) у прокурора была получена санкция на арест Антонова и ещё четырех человек — Иванова, Маякова, Красникова, Андреева, а шестой из проходящих по показаниям Антонова не арестовывался». Значит, прокурор всё-таки дал санкцию на арест, а ведь имел право опротестовать дело. Следовательно, арест по ордеру Богданова формально можно рассматривать как «задержание по поступившему в райотделение заявлению». В дополнение ко всему этих парней сдало и собственное заводское начальство, которое представило на них плохие характеристики, а Маякова и Андреева назвало «прогульщиками и пьяницами». Дело чрезвычайно затягивалось, и только в марте-апреле 1939 года, после ослабления деятельности репрессивной машины, дело певцов переквалифицировали из политического в хулиганское и Антонова и Иванова осудили «за озорные действия». Если бы Лужское райотделение вело следствие ускоренным порядком, как то предписывало постановление ВЦИК, то попали бы ребята в лапы особой тройки и тогда не миновать бы им всем, как минимум, ИТЛ.
Читаем «Справку» далее: «Примером необоснованного ареста без санкции прокурора по ордеру, подписанному Богдановым, является дело колхозника Семёнова, которого обвиняли в контрреволюционном преступлении. Обвинительное заключение было подписано Богдановым. По постановлению тройки Семёнов был расстрелян». В обвинении Богданову это дело (см. главу 12) поставлено в самом конце, а по времени исполнения относилось к одному из первых актов репрессий, когда никаких санкций прокурора на аресты уже не требовалось. Осуждён постановлением особой тройки и тут же ликвидирован И.С. Семёнов был 22 августа 1937 года. «В настоящее время, — сказано в “Справке”, -он посмертно реабилитирован». За это спасибо дочери Игнатия Семёновича, которая написала заявление с просьбой о восстановлении доброго имени её отца. Если бы ни эта частная инициатива, то ещё не известно, стали бы в 1956 году судебные инстанции по собственному намерению пересматривать архивно-следственное дело на одиночку.
Последним в «Справке» Ботова собрано в кучу следующее обвинение: «Также необоснованно были арестованы колхозники Пигуль, Лепиков и др., всего 10 человек, за контрреволюционные преступления, обвинительные заключения по этим делам были подписаны Богдановым. Все они были осуждены, но впоследствии при вмешательстве прокуратуры реабилитированы». Дознаватель Ботов умолчал, что эти следственные дела велись Батецким и Плюсским райотделениями НКВД, а Богданов, доверяя своим коллегам, утвердил представленные бумаги как исполнявший обязанности вместо отсутствовавшего на месте начальника межрайонного оперсектора Антонова. Если колхозники были арестованы необоснованно, то к ответственности вместе со слишком доверчивым Богдановым следовало привлечь начальников указанных райотделений, а также начальника оперсектора, допустившего подобное безобразие во вверенном ему ведомстве. Однако сделано этого не было — наказать велели одного Богданова.
Интересно, что отцу не предъявлялось никаких обвинений в отношении его участия в начале 1930-х годов как оперуполномоченного ОГПУ в выселении и беспощадной борьбе с кулачеством. Физическая ликвидация этих «заклятых врагов Советской власти» и по прошествии четверти века считалась партийным руководством делом правильным и не подлежавшим осуждению.
Далее в «Справке» Ботова использовались показания подчинённых Богданова, полученные у них в 1956 году. «Из объяснений бывших сотрудников Лужского райотдела НКВД Сергеева и Гринько видно, что при Богданове в райотделе существовала практика составления протоколов допроса с “признательными показаниями” в отсутствии арестованных. Затем путём применения недозволенных методов следствия добивались от них подписания этих протоколов. Это обстоятельство подтверждают и реабилитированные члены КПСС Снигирев, Пясс и др.» Объяснения Сергеева мне прочитать не удалось: в Главном информационном центре МВД РФ по моему заявлению от 1 апреля 1999 года не сумели отыскать дело на 311 листах, в которое Особая инспекция МВД СССР в 1950-е годы подшивала весь собранный на Богданова компромат. А вот объяснения В.П. Гринько в КПК при ЦК КПСС удалось найти совсем в другом сборнике [А. 13].
Гринько поведал о том, что следствие в отделении проводилось «с грубым нарушением элементарных правил советской законности (жалко не указал, каких именно пунктов правил. — Ю.Б.). Арестованные люди содержались в Луж-ской тюрьме, которая была в это время переполнена и там не было нормальных условий: теснота, жара, плохое питание и санитарные условия и т. д.» Да, Советская власть для чуждых элементов никогда не создавала курорт в местах заключения под стражу: арестованные лишались не только свободы, но и возможности нормального человеческого существования. «Кроме того, — писал далее Гринько, — оперативные работники, ведущие следствие, а это также известно было Богданову, приводили из тюрьмы арестованного, и который не признавал себя виновным, так как не было никакой вины, то его заставляли стоять в тёплой одежде у жарко натопленной печки, или просто на ногах продолжительное время. Человек уставал, изнемогался и, чтобы облегчить свои страдания, соглашался подписать любые обвинения, любой документ». Богданов признавал, что в практике работы райотделения использовались подобные стойки и считал их применение нарушением социалистической законности, хотя, на наш взгляд, напрасно: тогда допускались и другие меры физического воздействия. Вместе с тем ни в одном документе не было отмечено, чтобы в Лужс-ком РО избивали или истязали арестованных. Таких обвинений дознаватели предъявить Богданову не могли, хотя понятно, что в 1950-е годы на этот предмет допрашивали всех свидетелей.
