Федор Раззаков - Чтобы люди помнили
В конце 50-х годов творческая судьба Смоктуновского развивалась вполне благополучно. На сцене БДТ он играл, кроме «Идиота», ещё в двух спектаклях: «Кремлёвские куранты» (роль Дзержинского) и «Иркутская история» (роль Сергея Серёгина). В кино были роли в фильмах: «Рядом с нами» (1958), «Ночной гость» (1959), «Неотправленное письмо», «До будущей весны» (оба — 1960).
В 1960 году судьба преподнесла Смоктуновскому новую встречу с режиссёром М. Роммом. Дело было так. Ромм собирался ставить по сценарию Д. Храбровицкого фильм «365 дней», повествующий о физиках-ядерщиках. Первоначально на роль Ильи Куликова был утверждён Юрий Яковлев. Однако перед самым началом съёмок он отправился на собственной машине на гастроли в Ленинград и попал в аварию. К счастью, всё обошлось, но в больницу лечь актёру всё-таки пришлось. Вот тогда и встал вопрос о его замене. Перебрав несколько возможных кандидатур, режиссёр со сценаристом так и не сумели найти достойного на роль Куликова. И тогда Храбровицкий внезапно вспомнил про Смоктуновского. Далее послушаем самого актёра:
«Храбровицкий, поймав меня на лестнице студии за рукав, как безбилетника контролёр в трамвае, сказал, что предложил Ромму снимать меня в роли Ильи Куликова и что Ромм, мол, после секундного раздумья „поддержал эту добрую мысль“ фразой: „Да вы с ума сошли!“ Тон Храбровицкого не оставлял никаких сомнений, что это было именно так. Такой пересказ, помню, меня не очень вдохновил. Не сказал бы, что я пережил по этому поводу чрезмерную радость. Нет, скорее, напротив — была тоска.
И всё же я взял сценарий Храбровицкого и прочёл его на одном дыхании, проглотив, выпив его. Хохотал, плакал, уходил куда-то вдаль от реального, радовался бытию, играл, проигрывал и вновь был предельно возбуждён. И, как помнится, не спал. Сценарий был хорош, образ Ильи поражал. Такая законченность в драматургии — случай редчайший, если не единственный за мою практику. Наверное, и отвержение режиссёром обернулось определённым допингом в восприятии мною этого современнейшего для той поры сценария…»
Фильм «Девять дней одного года» (от прежнего названия «365 дней» пришлось отказаться) вышел на экраны страны в 1962 году и имел большой успех у зрителей. По опросу читателей журнала «Советский экран», он был назван лучшим фильмом года. В том же году его повезли на 13-й кинофестиваль в Карлов Вары.
Д. Храбровицкий вспоминает:
«Мы страшно волновались. Михаил Ильич не пошёл на просмотр. Мы сидели в зале вместе с Баталовым и Смоктуновским. В середине картины кто-то вышел из зала. За ним последовали ещё два человека. Ну, неизвестно, почему люди выходят в середине картины из зала: может быть, нехорошо, может быть, в зале душно. Но мы восприняли уход зрителей как трагедию. Смоктуновский тогда заплакал: „Всё! Всё! Всё провалилось!“ Я выскочил пулей из зала.
— Михаил Ильич, трое уже ушли.
— Ясно. Сейчас, наверное, ушли ещё тридцать человек, — мрачно ответил Ромм.
Но картина кончилась, и уже на приёме, который наша делегация давала в честь участников фестиваля, мы поняли, что мы победили. Для меня это был самый счастливый в жизни день, когда нам вручили высшую награду Карловарского фестиваля — Хрустальный глобус».
Отмечу, что Смоктуновский на этом же фестивале получил премию за лучшее исполнение мужской роли.
Как пишет Е. Горфункель: «В тот период, примерно с 1959 по 1966 год, Смоктуновский — блистательный премьер киноэкрана. Фильмы с его участием получают десятки премий на кинофестивалях в разных странах, он приобретает международную известность. На родине зрители неоднократно выбирают его лучшим киноактёром года. Он нарасхват среди кинорежиссёров и имеет очень высокий авторитет у коллег артистов. Начинающие играют „под Смоктуновского“, имитируя трепетность телесной и душевной организации и на свой лад изображая ритмическое своеобразие оригинала — вялостью темпов, расслабленностью движений. Возникают легенды о его жизни и странствиях. Считается, что ему под силу любая роль. В те годы вокруг него была атмосфера полного понимания и согласия. На каждое слово слышался отзыв».
Между тем ещё больший успех ожидал артиста два года спустя, когда на экраны вышел фильм Григория Козинцева «Гамлет», в котором он сыграл главную роль — принца Датского. Но расскажем всё по порядку.
Поначалу Г. Козинцеву не давали ставить. Высокие чиновники недоумевали: «В мире уже сняли шестнадцать „Гамлетов“, зачем ещё один?» Но министр культуры Е. Фурцева в конце концов разрешила запустить картину в производство, правда, поставила жёсткое условие: фильм должен быть цветной. На том и порешили.
Мысль снять в роли Гамлета Смоктуновского режиссёру пришла совершенно случайно: он увидел актёра на съёмках какого-то фильма и внезапно понял, что это то, что надо. Козинцев писал: «Я вернулся домой и знал, что Гамлет есть! И никаких сомнений, колебаний, фотопроб, кинопроб не было! Был Гамлет только такой и никакой другой!..»
Однако так думали далеко не все коллеги режиссёра по съёмочной группе. Например, оператор Андрей Москвин и художник Сулико Вирсаладзе были категорически против кандидатуры Смоктуновского. Москвин так и заявил Козинцеву: «Не вижу в Смоктуновском Гамлета. Снимать его не буду. Внешность не подходит. Никакой гримёр не поможет».
Какое-то время Козинцев колебался, но в конце концов предложил актёру сниматься в роли Гамлета без всяких проб (случай очень редкий в кинематографе). В ответ Смоктуновский написал ему письмо, в котором признавался:
«Горд, счастлив, смущён и благодарен, но больше всего напуган. Не знаю, в какой степени смогу оправдать Ваши надежды — ни в театре, ни в кино ничего подобного мне ещё делать не приходилось. Поэтому Вы поймёте мою растерянность. Страшно, но не менее страшно хочется.
Совсем не верю в себя как в Гамлета. Если Вы сможете вдохнуть в меня эту веру, буду очень и очень признателен…»
Козинцев веру в Смоктуновского вдохнул, и в феврале 1962 года работа над фильмом началась. Но не всё гладко было на этом пути. Как писал Козинцев в своём дневнике за ноябрь того же года: «Настораживает Смоктуновский. Он всё жаловался, что пока ещё не видит Гамлета. Теперь у него стала появляться какая-то манерность, изысканность в пластике: рука, поворот головы — во всём этом вдруг появляется что-то от „принца“, декадентского молодого человека — не то Пьеро, не то „поэта“. Не дай Бог!..»
Какое-то время непонимание между режиссёрской трактовкой этой сложнейшей роли и тем, что видел в ней актёр, присутствовало на съёмочной площадке. Однако затем Козинцеву удаюсь перетянуть артиста на свою сторону. Как пишет Е. Горфункель: «В этом смысле особенно важно письмо, которое Смоктуновский получил вскоре после начала натурных съёмок. Козинцев предостерегал его от излишней мягкости, от вариации того, что уже стали именовать темой Смоктуновского. Режиссёр напоминал о гневности, гордости Гамлета. Отсутствием расслабленности, энергией, атакующим умом, „огромным внутренним достоинством“, то есть тем, что дорого в герое 1964 года, Смоктуновский в немалой степени обязан этим советам».
