Борис Соколов - Врангель
Теща Врангеля на деньги, вырученные от продажи виллы в Австрии, приобретенной еще до войны ее мужем, купила в Бельгии небольшой дом. Туда и перебрались в 1926 году супруги Врангель с двухлетним сыном, старой няней, поваром, а также ординарцем с женой».
С. А. Мацылев описывает одно из публичных появлений барона — в Париже в 1926 году, на обеде по подписке, устроенном в одном из больших, но скромных ресторанов на окраине города, предназначенных для свадеб и банкетов:
«Задолго до назначенного часа стали собираться участники обеда. Еще в поездах метро их можно было легко отличить от французов: одетые в скромные, зачастую потертые костюмы, приобретенные по случаю, с неумело завязанными галстухами, они сохранили свою прежнюю военную выправку. Зал быстро наполнился и гудел оживленными голосами. Старые соратники вновь встретились, и казалось, что статское платье они надели лишь временно, что надежда еще не потеряна на то, что вновь они облекутся в форму своих родных частей и снова пойдут на борьбу…
— Господа офицеры, — раздалась команда, и в зал вошел Врангель. Он тоже был в штатском, которое, по его признанию, не любил и не умел носить. Обед начался. Было произнесено много речей и тостов, во всех них звучала вера в лучшее будущее и неразрывная связь с тем, кто, несмотря на измеНйЕшееся положение, по-прежнему в сердце каждого оставался Главнокомандующим, за которым все вновь пойдут без колебаний, если это будет суждено…»
Первого октября 1927 года генерал-майор А. А. фон Лампе приехал в Париж, где на вокзале Сен-Лазар встретился с Врангелем и его женой Ольгой Михайловной. Алексей Александрович поразился перемене, произошедшей с Врангелем: «…Его настроение на этот раз показалось мне мало энергичным, не в пример всегдашним нашим встречам — пассивным», от «многих дел и дрязг… он в стороне не только на словах, но и в душе…», «…это не тот ПН, каким я привык его видеть! Н. Н. Чебышев и П. Н. Шатилов спорили со мною и говорили, что я ошибаюсь в оценке ПН-ча. Дай Бог, чтобы правы были они. Я боюсь влияния Ольги Михайловны, которая год тому назад уже говорила мне, что Петру Николаевичу надо начинать жить для себя!..»
Во время встречи Врангель и фон Лампе обсудили проблему финансирования эмигрантского издания «Белое дело». В связи с этим фон Лампе отметил в дневнике: «У ПН нет выходов на тех, кто мог бы дать деньги на „Белое дело“…» Отсутствие выходов на потенциальных спонсоров сильно ограничивало влияние Врангеля на русскую эмиграцию и тот же РОВС. Оно всё больше становилось моральным, но не материальным. Но зарабатывать деньги и жить для себя Петр Николаевич так и не научился до самой смерти. Главным для него оставались РОВС и забота о бывших чинах своей армии, их материальном положении и моральном духе.
Четырнадцатого января 1928 года в Брюсселе Врангель издал очередной приказ по РОВСу: «Ушел еще год. Десятый год русского лихолетия. Россию заменила Триэсерия (СССР. — Б. С.). Нашей Родиной владеет Интернационал. Но национальная Россия жива. Она не умрет, пока продолжается на русской земле борьба с поработителями Родины, пока сохраняется за рубежом готовая помочь этой борьбе зарубежная Армия.
Час падения Советской власти недалек. Наши силы понадобятся родине, и тем ценнее будут они, чем сплоченнее сохранится наша спайка, чем крепче останется дух.
Не обольщаясь призрачными возможностями, но не смущаясь горькими испытаниями, помня, что побеждает лишь тот, кто умеет хотеть, дерзать и терпеть, будем выполнять свой долг».
С. А. Мацылев вспоминал, что руководители белой эмиграции знали о расхождениях между Врангелем и Кутеповым, но высоко ценили обоих, «которые по-разному стремятся к одной и той же цели — освобождению России»: «Врангель не одобряет ту работу, которую ведет Кутепов в России, считая, что она не даст положительных результатов и лишь вызовет жертвы среди лучших и наиболее активных чинов армии». Возможно, мемуарист был прав, когда писал, что генералы «в глубине сердец больно переживают эти несогласия». Подтверждением этому служит описанная им встреча в Галлиполийском собрании в феврале 1928 года:
«…Рабочий квартал Парижа со скучными, однообразно-серыми домами. Узкий проход ведет с улицы к небольшому двухэтажному особняку, который расположен как в колодце, окруженный более высокими домами. Скромный зал, переделанный из когда-то помещавшейся здесь мастерской. Стены украшены национальными флагами и портретами покойного Государя и вождей Белого Движения. Один угол зала затянут занавесью — там помещается походная Галлиполийская церковь… Народу много, выделяется плотная, коренастая фигура генерала Кутепова… Входит Врангель… он осунулся и похудел, но по-прежнему в глазах молодой блеск. На несколько секунд он задерживается на лестнице, которая ведет в зал, окидывает его быстрым взглядом и прямо направляется к генералу Кутепову.
Все присутствующие знают, что между ними существуют разногласия…
— Здравствуй, Александр Павлович, — раздался несколько хрипловатый голос Врангеля, — что же, ты теперь меня и узнавать не хочешь?.. На днях захожу в Мэзонетт позавтракать, вижу, что ты сидишь с кем-то за столиком, а ты на меня даже и внимания не обратил…
Кутепов улыбнулся и что-то ответил… Лед был сломан…»
Показательно, что в последние недели жизни Врангель внес в текст своих «Записок» довольно лестный отзыв: «Генерал Кутепов был начальник большой воинской доблести…»
Бывший офицер белой армии К. Зайцев дал генералам сравнительную характеристику:
«Кутепов и Врангель! В некоторых отношениях генерал Врангель, конечно, затмевал скромного и деловитого Кутепова. У ген. Врангеля был подлинный талант властвования. От него исходила некая поистине магическая сила, воздействие которой испытал всякий, кто хоть раз находился в его присутствии. Декоративно великолепный, он естественно повелевал, и окружающие его также естественно ему подчинялись. Власть его над массами была чудодейственной.
Кутепов не обладал подобными данными прирожденного правителя. Но поставим вопрос иначе. Кто мог, перебирая в своей памяти десятки и сотни знакомых ему имен из состава армии, остановить свой выбор на любом из них и, призвав в свой кабинет капитана или полковника, имярек, из их числа, сказать ему: „Полковник или капитан такой-то, у меня есть к вам дело; это очень ответственное поручение, и есть много оснований предполагать, что вы не вернетесь, если обстоятельства обернутся для вас неблагоприятно, — согласны ли вы взяться за него?“ Кто мог задать такой вопрос сотням доблестных офицеров и быть уверенным, что не будет отказа и что поручение будет свято выполнено и окажется в руках человека беспредельно преданного и абсолютно верного? — Я полагаю, что другого такого человека нет в нашем зарубежье и не было его даже тогда, когда был в живых ген. Врангель».
