Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия
Однако у Громыко однажды (примерно в 1978 году) проскользнуло очень важное умозаключение, зафиксированное Фалиным: «Нам не нужна никакая единая Германия, в том числе социалистическая. Вполне хватает единого социалистического Китая»{508}.
В этих словах — и тревога, и скрытое осуждение (разочарование) сталинской политики, создавшей единый Китай практически в границах Цинской империи с присоединенными Тибетом и Синьцзяном, областями, стратегически важными Москве для влияния на Южную Азию — на Индию, Индокитай, Индонезию.
Мощь единого Китая была полностью использована США (треугольник Никсона — Киссинджера) в борьбе с Москвой, а затем Пекин использовал США для получения высокотехнологичного вооружения. Идеология оказалась под пятой геополитики, там, собственно, где и должна была находиться, если отбросить недолговечные иллюзии.
Что же касается встречи Горбачева с Дэн Сяопином, то о приоритете политических реформ над экономическими сам Горбачев высказался так: «Я-то хорошо знаю косность наших политических структур, чтоб питать иллюзии относительно их терпимости к экономическим реформам. Ведь все попытки сколько-нибудь серьезных экономических преобразований у нас глушились и давились политическим ретроградством. Так было при Хрущеве и Брежневе, так в значительной мере происходит и сейчас»{509}.
Он не вспомнил ни о Великих реформах Александра II, ни о реформах Столыпина. Его суждение излишне самоуверенно и недостаточно исторично.
Когда Горбачев 25 декабря 1991 года последний раз выступил по телевидению как президент СССР, объявляя о своей отставке, в его речи были и такие слова:
«Мы живем в новом мире:
— Покончено с холодной войной, остановлена гонка вооружений и безумная милитаризация страны, изуродовавшая нашу экономику, общественное сознание и мораль. Снята угроза мировой войны.
Еще раз хочу подчеркнуть, что в переходный период с моей стороны было сделано все для сохранения надежного контроля над ядерным оружием.
— Мы открылись миру, отказавшись от вмешательства в чужие дела, от использования войск за пределами страны. И нам ответили доверием, солидарностью и уважением.
— Мы стали одним из главных оплотов по переустройству современной цивилизации на мирных, демократических началах.
— Народы, нации получили реальную свободу выбора пути своего самоопределения. Поиски демократического реформирования многонационального государства вывели нас к порогу заключения нового Союзного договора.
Все эти изменения потребовали огромного напряжения, проходили в острой борьбе, при нарастающем сопротивлении сил старого, отжившего, реакционного — и прежних партийно-государственных структур, и хозяйственного аппарата, да и наших привычек, идеологических предрассудков, уравнительной и иждивенческой психологии. Они наталкивались на нашу нетерпимость, низкий уровень политической культуры, боязнь перемен. Вот почему мы потеряли много времени. Старая система рухнула до того, как успела заработать новая. И кризис общества еще больше обострился»{510}.
Горбачев не заметил, что в этом самооправдании по сути прозвучало предостережение Дэн Сяопина: «Старая система рухнула до того, как успела заработать новая».
Глава 48.
ГОРБАЧЕВ: «ВЗБЕСИВШАЯСЯ НАДСТРОЙКА ТЕРРОРИЗИРУЕТ ЭКОНОМИКУ И ВСЕ ОБЩЕСТВО»
Ушел на пенсию. Дети и внуки
30 сентября 1988 года Андрей Андреевич по собственному желанию, а фактически под давлением Горбачева, оставил Политбюро и вышел на пенсию. Так же «добровольно» покинули партийное руководство Соломенцев, Демичев, Зимянин, Добрынин и Долгих, в ураганном темпе началась «поколенческая революция» и последовала реорганизация всего аппарата ЦК КПСС.
По словам «главного кремлевского врача» академика Е.И. Чазова, «Громыко тяжело переживал “измену Горбачева”, как он расценивал свою отставку и изменившееся отношение к нему “Человек с ледяным сердцем”, — сказал он мне о Горбачеве, когда в связи с резким ухудшением здоровья попал в больницу»{511}.
Впрочем, на прощание Горбачев в его адрес прилюдно сказал; «У него богатая политическая судьба. Он заслуживает огромной благодарности от всех нас, всей партии и страны»{512}.
После этих слов участники пленума ЦК разразились бурными аплодисментами, провожая патриарха. Это было вовсе не дежурное проявление вежливости, а гораздо большее. Они прощались с последним героем великой эпохи.
Правда, к этому надо добавить, что в ближайшем окружении Горбачева (его помощник по международным делам Анатолий Черняев) Громыко называли «старым маразматиком»{513}.
На следующий день Горбачев был избран председателем Президиума Верховного Совета СССР.
И все же Андрей Андреевич если и сожалел, что Горбачев оказался не в состоянии осилить задач, которые ему были поручены старшим поколением, то понимал, что действовал правильно, поставив на представителя следующего поколения.
Правильно с точки зрения Истории. А то, что ставленник оказался слабым и торопливым, — невозможно было предвидеть. В самом механизме советской власти, как писал еще Дж. Кеннан в своей «Длинной телеграмме» в 1946 году, был заложен изъян, который обнаруживался каждый раз после смерти генерального секретаря. Так и сейчас — страховочного устройства не было. Хрущева убрали путем сговора, а Горбачева тоже выдвинули, считай, таким же образом. А убрать — уже вряд ли получится.
Теперь Громыко стал свободен, мог полностью отдаться мемуарам и своим пятерым внукам и внучкам.
Но свобода была относительной. По двухтомнику «Памятное» видно, как трудно он создавался, какой груз ответственности ощущал автор, как внутренний цензор контролировал каждую его мысль. Андрей Андреевич оказался очень закрытым мемуаристом, «не выдавшим» ни одной государственной тайны. Да и не мог быть другим человек из поколения жестоких времен. Читая эти воспоминания, каждый вынужден по крупицам воссоздавать прошлое, как будто «железобетонный» автор применил одно из своих «золотых правил».
Зато последний год его жизни был согрет детьми и внуками, которых он любил, сохранил для них сердечную теплоту. Будучи книголюбом, он постоянно расширял свою огромную библиотеку, делился новыми изданиями с детьми, а своим внукам собрал по детской библиотечке. Процесс знакомства с новинками он обставлял как торжественное и веселое действо: дети садились вокруг него за круглым столом, он разрезал бумажную обертку пакета и извлекал книги. Его дочь Эмилия Громыко-Пирадова так вспоминала об этом: «Папа первый брал в руки книгу. Он не позволял нам этого делать, сердился, когда шаловливый и нетерпеливый Андрей опережал его. Он одергивал его, ворчал. Андрей тут же клал книгу на место. Папа брал книгу, всматривался в нее, знакомился с ней. Потом спрашивал нас: “Ну, кто эту книгу возьмет?” Тогда Андрей (у него в этом вопросе был приоритет), или я, или мама, или другой член семьи говорили: «Я возьму». Иногда папа сам подсказывал: “Мне кажется, эта книга больше заинтересует…” — и называл имя одного из нас. “Это для Алеши, а это надо дать Анечке или Олежику. А эта книга для Лидка”… Папа считал, что книга является чрезвычайно важным фактором воспитания человека и что формирование его мировоззрения в значительной степени зависит от правильно подобранной книги, библиотеки»{514}.
