Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991
С. Л.: Во всем мире это знают…
Б. Н.: Да, во всем мире… Ну, не во всем мире, но во всяком случае здесь, в этом отделе это знают. Это чисто антуражный вопрос, вещь совершенно неизбежная в фантастике вообще и в псевдодокументальной фантастике — в особенности.
В. Б.: Но ведь многие вышли бы из положения очень просто: создавая, так сказать, свеженькие названия, свеженькие организации, совершенно не касаясь предыдущих миров…
Б. Н.: Можно и так, но зачем? У нас есть единый мир, несколько повестей подряд, написанных об этом мире.
<…>
В. К.: Борис Натанович, вы считаете, что этот мир закончен «Волнами» или дальше будет что-то еще?
Б. Н.: Я уже много раз, Вадим, говорил и повторю еще раз. У нас задуман… то есть, у нас полностью готов сюжет одной вещи — история проникновения… как это называется — операция «Белый Ферзь», что ли? В «Волнах…»?
Ю. Ф.: Операция «Вирус».
Б. Н.: …или операция «Вирус»? Я уже забыл.
Ю. Ф.: Два названия.
Б. Н.: Так и так называется — да. Вот на эту операцию… У нас есть подробно разработанный сюжет этой операции. Максима Каммерера забрасывают в Островную Империю с единственной целью: выяснить, что произошло с Тристаном.
М. Ш.: То есть ответить на первый вопрос «Жука…».
Б. Н.: Да, это первый вопрос «Жука…»: что же там произошло все-таки? И заодно он там испытывает разные приключения, обнаруживает… изучает устройство Островной Империи.
В. Б.: Есть шанс, что вы реализуете этот замысел?
Б. Н.: Черт его знает. Боюсь вам сейчас соврать…
B. Б.: То есть это и не открытый и не закрытый вопрос?
Б. Н.: Я не говорю ни «нет», ни «да» — так давайте договоримся.
C. Л.: Всегда есть шанс…
(«Людены» шумно, но неразборчиво усваивают информацию.)
С. Б.: Борис Натанович, еще один вопрос. А кроме? Это ладно, это сделано вроде бы, лежит… А кроме этого?
Б. Н.: Это не сделано, это только продумано.
С. Б.: Да, продумано. А кроме этого сейчас идет у вас работа?
Б. Н.: У нас есть еще один продуманный… И даже какой-то черновик набросанный есть. Но это не из этого мира. Или вы говорите — вообще?
С. Б.: Вообще.
Б. Н.: Есть, конечно. У нас сейчас две вещи есть, так сказать, очень близкие к окончанию, но… То есть вот эта история с Максимом — она полностью расписана, но не дописана. И есть еще черновик одной вещи, по которой у нас возникли разногласия. Она тоже, в общем-то, близка к завершению…
Ю. Ф.: Это об одном из миров, уже бывших?
Б. Н.: Нет-нет-нет, это о современности.
Ю. Ф.: Борис Натанович, вопрос такой. Вы обратили внимание на реакцию фэнов на то, что существует роман о приключениях Максима Каммерера в Островной Империи? То есть…
Б. Н.: Романа не существует.
Ю. Ф.: Нет, но существует возможность его когда-нибудь узреть. Я имею в виду — как бы это сформулировать? — что все-таки даже такие люди, как мы… Хочется в первую очередь почитать приключенческую вещь, а уж потом мы воспринимаем все, что там… по мере сил воспримем все, что там заложено. То есть, читатель вам все-таки какой больше импонирует в этом отношении? Обижает ли вас, что даже такие опытные люди, как мы, «профессиональные» читатели…
М. Ш.: …любят приключения!
(Очень оживленный, но совершенно неразборчивый диспут «люденов».)
Ю. Ф.: Да, действительно. Ну хочется вот про Максима еще прочитать!
Б. Н.: Я сам люблю приключения. Здрассте! Чего это я должен обижаться? Я сам предпочитаю остросюжетную литературу. Сам! И Аркадий Натанович, кстати говоря, тоже. Наши любимые книги — это книги все без исключения остросюжетные, так что тут ничего дурного я в этом не вижу. Просто остросюжетные книги тоже бывают плохо написанные и хорошо написанные. Так что я не вижу ничего дурного в том, что фэнам хочется это продолжать. Но вся беда в том, что НАМ не хочется! Вот в чем вся беда.
Ю. Ф.: Вот я об этом и хотел сказать. Вы как-то сказали, что у вас нет какой-то основополагающей идеи, вокруг которой можно бы…
Б. Н.: Не ИДЕИ! Дело не в этом. Вот есть некий роман про Максима Каммерера. Мы прекрасно понимаем, что этот роман будет интересен сотням тысяч читателей. Мы это понимаем. То есть, если бы мы этот роман написали, это был бы не пустой труд, он пошел бы… Но этого мало. Этого сознания мало! Надо еще, чтобы было какое-то внутреннее убеждение. Мало того, что этот роман нужен Флейшману. Надо, чтобы он еще Стругацким был нужен! Вот этой необходимости мы не чувствуем. Вот в чем вся беда! И поэтому время от времени — раз в два-три месяца — мы снова возвращаемся к этому сюжету, начинаем там что-то обдумывать, а потом смотрим друг на друга и говорим: «А-а…» Внутренней потребности нет.
С. Л.: Ну хорошо, Борис Натанович, а как вы относитесь к тому, что я, Миша, Вадим к вашему этому миру, начиная со «Страны багровых туч» и кончая «Волнами…», неровно дышим. Мы его уже пытаемся чуть ли не препарировать по кусочкам, раскладывать…
Ю. Ф.: Рассматривать его как реальный…
С. Л.: Нет, не то чтобы мир был реальный… Это тот мир, который, во-первых, ностальгический — с самого начала детства, а во-вторых, просто тот мир, который для нас представляется хорошим все-таки, несмотря на многое в нем. И он целостный! И нам интересно его препарировать. Как вы к этому относитесь?
(Попутно «людены» выясняют вполголоса, как они к этому относятся.)
Ю. Ф.: …И необходимость препарировать…
B. К.: …исследовать!
Б. Н.: Нет, ну как я к этому отношусь? Я отношусь к этому с определенной гордостью, что нам удалось все-таки создать мир, вызывающий такой интерес у читателей. Это не каждому удается.
C. Л.: Тем более — утверждается, ссылаясь на вас, что этот мир создавался как цельный мир практически несознательно.
Б. Н.: Конечно, мир создавался несознательно. Но коль скоро этот мир возник (а он возник где-то в самом начале 60-х), мы уже старались в нем оставаться…
С. Л.: И более или менее его придерживались?
Б. Н.: Ну, естественно, за исключением тех случаев, естественно, когда уходили в совершенно другие проблемы. Конечно, этот мир возник на самом деле под давлением обстоятельств. Если бы мы начинали писать не в конце 50-х, а в конце 80-х, то, конечно, мы бы такого мира, скорее всего, просто не создали. Ведь этот мир — это мир… с одной стороны, этот мир позволял… давал прикрытие для того, чтобы писать о каких-то таких вещах, о которых напрямую писать нельзя. «Жук в муравейнике» — классический пример. Или «Трудно быть богом». Нельзя было написать об этих вещах, которые там содержатся, прямо — ни в какой повести, ни в каком романе. Это бы просто не опубликовали. Мир давал прикрытие. Это во-первых. Во-вторых, этот мир позволил выразить все-таки какие-то идеи о том, чего мы хотим. Он давал некую отдушину, понимаете? Вот поэтому он и возник. А когда чувства, так сказать, внутри нас закипали недобрые и когда в рамках этого мира оставаться было уже трудно — вот тогда появлялся какой-то «За миллиард лет до конца света», приходилось уже выходить за пределы и искать какие-то другие способы и пути. Конечно, у нас должно быть разное отношение к этому миру. Я чувствую, что разное. Для нас этот мир все-таки условность. А для вас… Вот вы высказали, Сережа, что это вроде реальности — и вас там стали одергивать сразу… но на самом деле это для вас такая же реальность, как для меня… я не знаю там… мир «Машины времени». В вашем возрасте я очень любил этот роман, для меня это была совершенно реальная вещь, и я ею восторгался просто…
