Федор Раззаков - Дин Рид: трагедия красного ковбоя
Поэму «Друзья, я это знаю по себе» Дин написал сразу после того, как вернулся из Чили в Восточный Берлин. Далась она ему легко, поскольку впечатления от пребывания в чилийской тюрьме еще были свежи в памяти Дина и продолжали будоражить его сознание. Поэтому, когда он сел писать эту поэму, она родилась за считаные часы.
Я это знаю по себе,
что значит долгими часами
шагать по камере, шагами
бессчетными, как по судьбе,
по тесной камере кружить,
как тигр, который хочет жить.
Я это знаю хорошо,
как холод проникает в тело
и коброй вьется над душой,
пугает призраком расстрела,
и даже теплое дыханье
сливается с ознобом зданья.
Я это знаю наизусть,
как хочется заснуть спокойно,
но сон идет тропой окольной,
и стоит хоть на миг уснуть,
как заорет охранник в ухо:
«Не кутать в одеяло руки!»
Да, я свидетель кратких встреч,
когда еще не вдовы – жены
в тюрьму входили напряженно,
свиданья тают вроде свеч,
беда для тех, кто был годами
совместно сердцем и делами.
Молили молча жен: «Не плачь!
Возьми себя скорее в руки,
чтоб ни охранник, ни палач
не увидали этой муки».
Да, приносили вам свиданья
печаль по милым и страданья.
Я из тюремного окна
часами наблюдал: машины
во двор въезжали допоздна,
шли заключенные, мужчины,
по одному, из тех, кто в «красных» —
навек в «особенно опасных»…
Пари держу: в тюремный двор
не привезут для блага мира
дельца, заводчика, банкира, —
и вновь выигрываю спор!
По клеткам разводили вас —
бесправных и осиротелых,
вас, обездоленных, но смелых,
кому еще не пробил час,
ведь полицейские рабы
вас не отторгли от борьбы!
Я пыток тех не испытал,
от коих вздрагивают стены,
когда летят ночные стоны —
и содрогается металл.
Однажды в камеру ко мне
втолкнули женщину
(был жуток
трагичный лик ее,
пять суток
ее пытали…),
вся боль израненного тела
перелилась в меня,
всецело
постиг и я, почти крича,
что значит «ласки» палача.
Друзья, превыше всяких благ
пусть в мире славится свобода, —
но не свобода небосвода —
вся в равнодушных облаках…
Свобода двигаться куда
глаза глядят!
Свобода звонко
смеяться,
обнимать ребенка!
Быть с милой женщиной всегда!
А то с дочуркой в зоосад
вдруг заглянуть, любя и веря,
и вот за прутьями оград
увидеть загнанного зверя.
Он мечется, скрывая злость,
по камере, готовый к бою…
Я не сдержу невольных слез,
а дочка спросит: что с тобою?
Пусть слезы превратятся в соль,
как будто клятва и молитва,
что не окончится та битва,
пока жива на свете боль…
Пока в тюрьме друзья мои…
Я вызволю вас из темницы,
чтоб вы, свободные, как птицы,
рванулись в новые бои.
И это главное в судьбе.
Все тропы дантовского ада
прошел, друзья, я с вами рядом.
Все это знаю по себе.
Эта поэма была напечатана в ГДР, а чуть позже и в Советском Союзе. Причем в Восточный Берлин за ней специально был прислан ответственный секретарь Советского комитета защиты мира. А уже спустя три месяца поэма увидела свет в СССР (ее опубликовала газета «Советская культура» в номере от 23 сентября 1975 года). Однако вернемся на некоторое время назад.
В ГДР Дин вернулся в не самом лучшем физическом состоянии, поэтому какое-то время ему пришлось заниматься собственным здоровьем. Его поместили в привилегированную клинику, обслуживающую восточногерманскую элиту, где им занялись лучшие врачи. В итоге домой он вернулся посвежевшим и готовым к новым путешествиям. Правда, его продолжала мучить бессонница, от которой он спасался обычным способом – с помощью пилюль со снотворным. Вообще нервная система Дина в последнее время все чаще стала давать сбои, что вполне закономерно: тот образ жизни, который он вел, не мог привести к другим результатам. Об этом же Дину говорили и врачи в немецкой клинике, которые советовали ему несколько умерить свою активность. Но он в ответ только отшутился: «Сидеть дома в кресле у камина у меня не получится. Боюсь умереть от скуки». Поэтому, пробыв дома с Вибке каких-то несколько недель, Дин в середине июля вновь сорвался с насиженного места – отправился в Москву на IX Международный кинофестиваль.
Фестиваль начался 10 июля и собрал 1300 кинематографистов из 100 стран. Практически все они поселились в восточном крыле гостиницы «Россия». Дин жил там же и чувствовал себя превосходно: многих работников гостиницы он хорошо знал и относился к ним как к родным людям. Кроме этого, он встретил в Москве и своих друзей, в том числе и Эве Киви, которая тоже принимала участие в этом фестивале. Дин и Эве совершенно не стеснялись показывать на людях свои теплые чувства друг к другу, практически каждый день проводя вместе.
На тот момент Киви была по-прежнему свободна от уз Гименея, однако, помимо Дина, имела еще одну привязанность – того самого Данило Бартулина, который когда-то работал личным врачом Сальвадора Альенде. После сентябрьского переворота 73-го года Данило попал в лапы хунты и прошел через 11 концлагерей, в том числе через стадион «Чили» (он сидел там с Виктором Харой и был одним из последних людей, кто видел его живым). Затем Данило устроили побег и он попал в Мексику. Оттуда он связался с Киви, и между ними установилась переписка. А потом они увиделись – Данило тогда приехал в Москву, сопровождая вдову Альенде Ортенсию де Бусси. Дин был хорошо осведомлен об этой связи, однако претензий Киви не предъявлял, поскольку сам был женат.
Те июльские дни запомнились Дину с самой лучшей стороны. После тюремного заключения в Чили ему требовалась мощная положительная разрядка, которую Московский кинофестиваль предоставлял ему в полной мере. К тому же творческие дела Дина складывались самым лучшим образом. В июне в ГДР состоялась премьера фильма «Братья по крови», которая прошла с триумфом. За полтора месяца проката картина собрала огромную кассу и много положительных откликов в прессе.
Для большинства этот триумф явился полной неожиданностью. Дело в том, что в том году в ГДР отмечалось 10-летие со дня рождения первого «дефа-вестерна» («Сыновья Большой Медведицы»), однако этот юбилей вызвал массу скептических выводов. Многие считали, что «дефа-вестерны» исчерпали себя как в финансовом отношении (они уже не приносили те баснословные деньги, которые падали на них золотым дождем в начале пути), так и в идеологическом. Поэтому предлагалось либо полностью прекратить их производство, либо остановиться и сделать передышку в несколько лет. Как вдруг фильм «Братья по крови» вновь вернул интерес к «дефа-вестернам», став лучшим фильмом 1975 года в ГДР. Правда, у скептиков вновь нашлось оправдание этому феномену: дескать, зритель клюнул исключительно на присутствие в картине двух звезд – Гойко Митича и Дина Рида. Это было сущей правдой и практически никем не оспаривалось. Поэтому успех «Братьев по крови» и не стал поводом к продолжению «дефа-вестернов» – их производство будет «заморожено» в ГДР на несколько лет. А когда эти «заморозки» закончатся, это будет уже другое кино. Фильм «Северино» (1978), которым «ДЕФА» продолжит свою серию «вестернов», можно отнести скорее к серьезному жанру драмы, чем к приключениям. Однако вернемся непосредственно к герою нашего рассказа.
