Елена Кочемировская - 50 знаменитых больных
Совершив два путешествия в прямо противоположных направлениях, чтобы создать для себя условия выхода на новый уровень творчества, Чехов принимает следующее совершенно безошибочное и плодотворное решение. Скрепив сердце и взяв у Суворина очередной аванс, Чехов покупает весной 1892 года усадьбу в подмосковном Мелихове. Во-первых, отпала необходимость ежегодно снимать недешевую квартиру в Москве и дачу на юге. Во-вторых, семья, особенно престарелые родители, счастлива обзавестись собственным домом и хозяйством. В-третьих, Москва оставалась под боком, в трех часах езды, зато перестали мешать и отвлекать от литературной работы многочисленные московские приятели и знакомые.
Первую весну здесь Чехов переживает, «дыша полной грудью», его письма превращаются в целомудренный и вдохновенный «дневник природы». Правда, вскоре стали докучать не менее многочисленные деревенские бездельники, тяжким бременем оказалась врачебная практика, навалились земские обязанности — но нет худа без добра. Погружение в новую для него жизнь чрезвычайно обогатило Чехова как писателя не только запасом впечатлений, наблюдений, подробностей, но главное, тем интимным знанием ее изнутри, которое было бы недоступно ему, останься он сезонным дачником. Здесь, в Мелихове, проза и драматургия Чехова созревают окончательно, достигают предельной концентрации своих выразительных возможностей.
Исследователями уже выдвигалось предположение, что вторым по значению мотивом продажи обустроенного Мелиховского имения на исходе 1890-х годов стала исчерпанность литературного потенциала этого места для Чехова — оно не сулило больше ему ничего нового. Успевший к тому времени войти в роль помещика отец, видимо, предчувствуя неизбежность продажи имения в силу изменившихся обстоятельств, не смог пережить еще одну перемену в своей жизни и скоропостижно скончался осенью 1898 года. За несколько недель до того Чехов, кажется, впервые начал письмо к нему с обращения «Дорогой папа». Главным же мотивом и причиной продажи мелиховской усадьбы явилась вновь открывшаяся у Чехова весной 1897 года чахотка, восемью годами ранее сведшая в могилу его брата Николая.
Первую зиму больной Чехов прожил за границей. Он чувствовал, что не все сделал как литератор, были еще планы, да и не хотелось умирать обруганным драматургом после скандального провала «Чайки» (ставшей впоследствии символом русской драмы) на сцене главного императорского театра страны. Не говоря о том, что и нельзя было умирать, не обеспечив перед тем родных, не упорядочив финансовые дела, бросив на произвол судьбы и случая свое литературное наследие — разрозненные издания, затерявшиеся полузабытые публикации. И наконец, досадно было умирать, так и не встретясь со своей любовью. Все это требовало, как минимум, еще нескольких лет жизни. Врачи посоветовали ему для перемены климата Крым, начинавший в те годы входить в моду как курорт.
В личной жизни Чехов был человеком, «застегнутым на все пуговицы», его интимный и сокровенный дневник — это его литературные произведения. Но иногда он проговаривается и в письмах: «В своей жизни я был приказчиком, а не хозяином, и судьба меня мало баловала. У меня было мало романов, и я так же похож на Екатерину II, как орех на бронепоезд… Я чувствую расположение к комфорту, разврат же не манит меня.» Однако близкой подруги, спутницы жизни у него не было (некоторые уверяют, что у него не было даже близких друзей).
Жены писателей — выдающихся писателей — особая тема. В жизни Чехова есть ключевая фигура, которая проливает свет на очень многие аспекты этой темы — или отбрасывает тень, четкую, как вырезанный из черной бумаги силуэт, — это Лика Мизинова. Сильное влечение и влюбленность, несомненно, были у обоих, обоих интриговал характер партнера, и обе стороны после серии испытаний и по здравом размышлении решили не связывать личную свободу друг друга узами брака. Это неудивительно: сошлись два чуждых начала, два превосходных — каждый в своем роде — образца. Даже внешне они походили на лисицу и журавля из сказочного сюжета. Встретились два эгоцентрика: биологический и творческий.
Никаких талантов у Лики, кроме природных, кажется, не было. Но магия красоты влюбленной молодой женщины — сероглазой пепельной блондинки с гибким станом, наделенной острым умом и дерзким языком, — делала ее настоящим произведением природы и воспитания, так что было бы неблагородно и безвкусно свести отношения с ней к заурядному постельному роману.
Чехов ее игру видел, понимал ее цели. Он писал: «В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и в сущности я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне покрепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею». Что касается Лики, то суть личности Чехова ускользала от ее понимания. В своих ответных письмах она отмечала: «А как бы я хотела (если б могла) затянуть аркан! покрепче! Да не по Сеньке шапка! Первый раз в жизни мне так не везет!» Это была настоящая война полов!
Ей удалось пробудить в Чехове ревность (Лика крутила роман с художником Левитаном), но лишь на короткое время. Авансы без оплаты и безрезультатное хождение друг к другу в гости утомили обоих. Чехов к этому времени познакомился в Москве со своей будущей женой Ольгой Леонардовной Книппер, а у Лики появился новый поклонник — Потапенко — «бодрый талант», по определению критики, симпатичный и плодовитый беллетрист из Одессы, с замечательным, как у украинских певчих, голосом. Весельчак, душа компании, человек не бездарный, неглупый и очень обеспеченный. Но один недостаток — женат.
Чехов оказался невольным свидетелем их решающей «спевки», когда они вдвоем приехали к нему в Мелихово встречать Новый год. Чехов ненадолго уединился, чтобы написать и отослать письмо приятелю-редактору, начинавшееся так: «Сейчас приехали Потапенко и Лика. Потапенко уже поет», — а в постскриптуме приписано: «И Лика запела». Дальше все известно: Париж, красивые и возвышенные планы, Потапенко, снующий между женой и любовницей, нечаянная беременность, улетучившийся в Россию за деньгами любовник, письма очнувшейся Лики.
Все душевные страдания Чехова по поводу этой истории нашли свое отражение и воплощение в «Вишневом саде», который дался писателю с большим трудом. Он сам об этом не раз заявлял. В одном письме печально признавался: «пишу по 4 строчки в день, и то с нестерпимыми мучениями». Нет оснований не доверять этому авторскому признанию. Может быть, не только пережитые душевные терзания, строгая требовательность к себе, но все более прогрессирующая болезнь — причина этих мучений.
