Бернард Быховский - Джордж Беркли
«Имматериализм», или антиматериализм, Беркли не оспаривается никем и среди современных ему интерпретаторов. «Если у Бэкона, — писал такой яростный ревнитель субъективного идеализма, как Рейнингер,— телесный мир признавался единственным и абсолютно реальным, а сознание о нем рассматривалось как воображаемое зеркальное отражение в духе, то у Беркли это отношение принимало прямо противоположный характер: мир сознания — единственно реальный, тогда как субстанциальный внешний мир является чистой иллюзией» (52, стр. 126).
«Его философия — ничто, если не имматериализм»,— заявляет Люс (58, стр. 10). «...Правильный подход к ней (философии Беркли.—Б. Б.)—через прямой и узкий вход в калитку имматериализма» (43, стр. 228). Но «имматериализм», старается уверить Люс, и его мнение разделяют многие другие современные авторы, не есть идеализм: «Я беру на себя все необходимое мужество (I take my courage in my two hands) и отрицаю, что Беркли был идеалистом» (44, стр. 25). «Беркли не был ни монистом, ни субъективистом, ни солипсистом, ни идеалистом»,— вторит ему Леэк (41, стр. 258).
На чем основано это поистине «мужественное» утверждение? Разве термин «имматериализм» не «влечет за собой с необходимостью, как свой позитивный коррелят, „идеализм“»? (27, стр. 41). Прежде всего, полагает Люс, если Беркли исключает материю, то для него тем самым не существует того, что мы, марксисты, считаем основным вопросом философии — об отношении между духом и материей. «Если нет материи, то нет и проблемы относительно духа и материи» (44, стр. 146). А раз нет проблемы, не требуется и ее решения: имматериализм снимает якобы вопрос о первичности и вторичности духа или материи. Как будто последовательное решение основного вопроса философии в пользу идеализма не является кульминационным пунктом идеализма! Как будто полная аннигиляция материи не есть его наиболее крайнее выражение! Как будто превращение материальной субстанции в иллюзию, вымысел, заблуждение не ставит ее в зависимость, вторичность, производность по отношению к заблуждающемуся, измышляющему, извращенному духу! Ведь это и есть завершенный идеалистический монизм.
Беркли решительно повернул свою философию против традиций английского материализма. Мы приводили выше высказывания Рейнингера о его отношении к материализму Бэкона. О продолжателе Бэкона Беркли писал в своем дневнике: «Мнение о том, что существование отлично от восприятия, влечет ужасные последствия. Это основа доктрины Гоббса и др.» (8, I, стр. 96). А каково отношение Беркли к Локку? Нельзя лучше ответить на этот вопрос, чем словами самого Люса: «Тот, кто отрицает материю, не может быть учеником того, кто утверждает материю» (46, стр. 297). «Само предположение Локка, что материя и движение должны существовать до мышления,— заявляет Беркли,— бессмысленно, заключает явное противоречие» (8, I, стр. 71). Разве основной вопрос о первичности не поставлен здесь со всей прямотой? Характеризуя расхождения Беркли с Мальбраншем, Люс правильно замечает, что «легкая тень различий между Мальбраншем и Беркли... совершенно несравнима с коренным расхождением между Локком и Беркли» (46, стр. 301). В одном случае мы имеем дело с частными разногласиями союзников, идеалистической «оси Мальбранш—Беркли» (46, стр. 308), единым фронтом выступавших против материалистической линии Локка, в другом — с борьбой противников, стоящих по обе стороны линии философского фронта.
На вопрос о том, чем была философия Беркли, дал исчерпывающий ответ сам ее автор: «Мои доктрины, правильно понятые, сокрушают всю эту философию Эпикура, Гоббса, Спинозы и им подобных...» (8, I, стр. 98). Претендующей на сокрушение материализма философией может быть только философский идеализм.
Но именно это и оспаривает Люс, не разделяющий историко-философскую дихотомию: материализм — идеализм. Операция, проделываемая при этом, очень проста: понятие идеализма произвольно ограничивается таким образом, что не совпадает с понятием имматериализма, философского антипода материализма. «Термин „идеализм“,— по мнению Люса,— обозначает в наше время пренебрежение к чувствам и преувеличение сил человеческого ума; в том и другом отношении Беркли не является идеалистом» (44, стр. 27). Если идеалист «тот, кто верит, что все есть идея», то Беркли «ни во что подобное не верит» (44, стр. 26), так как наряду с «идеями» признает «понятия» духа, бога, стало быть, он не идеалист. Его феноменализм отнюдь не пренебрегает чувствами, а его вера в бесконечный божественный разум не допускает переоценки человеческого ума. Какой же он идеалист? Подменяя понятие идеализма как антиматериалистического решения основного вопроса философии ограничением его определенными формами идеализма, Люс, нисколько не сомневающийся в том, что все мировоззрение Беркли вращается «в пределах духовной галактики» (58, стр. 11), определяет философию Беркли не как идеализм, а как «реализм», не переставая упорно настаивать на этом во всех своих работах.
Если бы берклианство предпочли именовать не идеализмом, а спиритуализмом, как это делает, например, Фаруки (58, стр. 127), не стоило бы спорить: это было бы спором о словах. Но когда отрицают идеалистическую сущность этого учения, утверждая, что «эпистемологический подход Беркли является реалистическим, а не идеалистическим» (58, стр. 10), то мы имеем дело с тактическим маневром, предпринятым уже самим Беркли и по его примеру воспроизводимым одним поколением идеалистов за другим. Этот маневр, эта преднамеренная мистификация самой сути берклианства требуют разоблачения.
Против подобной мистификации берклианского идеализма со всей решительностью выступал уже В. И. Ленин, характеризовавший подобные попытки как «профессорский шарлатанизм» (6, стр. 359). Речь шла о том, что известный биограф и комментатор Беркли А. К. Фрейзер «недаром называет учение Беркли „естественным реализмом“» (6, стр. 21), в то время как тот же Фрейзер не колеблясь признает «его (Беркли.— Б. Б.) настойчивое, но строго последовательное стремление низвести материальный мир к ограниченной функции по отношению к духу или мышлению» (37, стр. 362). «Эта забавная терминология,—замечает по этому поводу Ленин,— непременно должна быть отмечена, ибо она действительно выражает намерение Беркли подделаться под реализм» (6, стр. 21). Лениным ухвачена здесь самая суть дела [3].
Одна из записей в юношеских философских тетрадях Беркли гласит: «N.B. Согласно моим принципам существует реальность; существуют вещи; существует природа вещей» (8, I, стр. 38). Он неоднократно возвращается к этому утверждению, заверяя: «Я больше стою за реальность, чем всякий другой из философов...» (8, I, стр. 64). В своих публикациях Беркли всячески старается уверить в этом читателей. «Было бы ошибкою думать,— пишет он в „Трактате“,— будто сказанное здесь хотя сколько-нибудь отрицает реальность вещей» (9, стр. 128). Не будет ли после этого фальсификацией аутентичных воззрений Беркли отрицание его «реализма»? Не опирается ли «апостол реалистической реинтерпретации Беркли», как называет Люса проф. Попкин (50, стр. 2), заявивший, что «никакой реализм не может быть более реалистическим, чем реализм Беркли», на объективные историко-философские факты? На высказывания Беркли о самом себе — да, на объективные факты, на действительное положение вещей — нет. Речь идет не о том, что Беркли думал о своей философии, а о том, чем она была на самом деле. Речь идет о том, что разумеет Беркли под «реальностью», какова его подлинная позиция в отношении к объективной реальности.
