Василий Гиппиус - Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники
Так как вы были столько снисходительно добры, что изъявили желание знать об обстоятельствах того, который, еще не видавши вас лично, питал к вам благоговейное уважение и привязался к вам всею душою, то скажу, что здоровье мое поправляется и, кажется, в лучшем состоянии, нежели в Москве. Совершенного же здоровья не надеюсь скоро дождаться. Позвольте, по крайней мере, пожелать вам, чтобы еще в продолжение нескольких лет вы не знали совершенно никаких болезней, чтобы горе не смело переступить через порог ваш. А я, упрашивая вас не переменять драгоценного вашего расположения ко мне, остаюсь с совершенным почтением и вечною признательностью вашего высокопревосходительства покорнейшим слугою
Николай Гоголь.
Н. В. Гоголь – И. И. Дмитриеву
[Это – третье письмо Гоголя к Дмитриеву. Второе написано 23 сентября из Васильевки в ответ на письмо Дмитриева.]
Петерб., 30 ноября 1832 г.
Милостивый государь Иван Иванович. Я очень виноват перед вашим высокопревосходительством. Никаким образом не удалось мне быть у вас перед выездом моим в Петербург. Одна только уверенность, что вы, зная мою нелицемерную признательность и то глубокое уважение к вам, которое должно находиться в сердце каждого русского, меня извините, эта одна уверенность совершенно меня успокаивает. Сегодня будет месяц, как я нахожусь здесь, и хотя еще не успел побывать у кого бы следовало (чему причиною лень, вывезенная мною из Малороссии), однако ж виделся с Пушкиным. Газеты он не будет издавать, – и лучше! [Политическая газета «Дневник» была разрешена Пушкину в июле 1832 г.; в октябре выяснилось, что издание не состоится.] В нынешнее время приняться за опозоренное ремесло журналиста не слишком лестно и для неизвестного человека; но гению этим заняться – значит помрачить чистоту и непорочность души своей и сделаться обыкновенным человеком. Князь Одоевский скоро порадует нас собранием своих повестей, вроде «Квартета Бетговена», помещенного в «Север[ных] Цветах» на 1831. Их будет около десятка, и те, которые им написаны теперь, еще лучше прежних. Воображения и ума – куча! Это ряд психологических явлений, непостижимых в человеке! Они выйдут под заглавием «Дом сумасшедших». [Влад. Фед. Одоевский (1803–1869) – беллетрист-романтик. Замысел «Дома сумасшедших» не осуществился и сменился замыслом «Русских ночей» (1844 г.), куда вошел и «Последний квартет Бетховена».] Вот почти все наши новости! Желая загладить перед вами невольный проступок мой, я спешу скорее отправить письмо и потому не распространяюсь. Но в следующий раз (если только это не нанесет вам скуки) постараюсь уведомить и об моих занятиях, которые, впрочем, незначительны. С чувством всегдашней признательности и глубочайшего почтения остаюсь вашего высокопревосходительства покорный слуга
Н. Гоголь.
1832 г., СПб., 30 ноября.
Если на случай вам понадобится знать мой чердак, то вот его адрес: II Адм[иралтейской] части в Новом переулке, дом Демут-Малиновского, близ Мойки.
«Письма», I, стр. 228–229.
П. А. Плетнев – В. А. Жуковскому
Из Пб. в Швейцарию, 8 дек. 1832 г.
…Кстати о чадах Малороссии. Гоголь нынешним летом ездил на родину. Вы помните, что он в службе и обязан о себе давать отчет. Как же он поступил? 4 месяца не было про него ни слуху ни духу. Оригинал. В Москве он виделся с И. И. Дмитриевым, который принял его со всею любезностью своею. Вообще тамошние литераторы, кажется, порадовали его особенным вниманием к его таланту. Он не может нахвалиться Погодиным, Киреевским [О ком из двух братьев Киреевских говорит здесь Плетнев – неизвестно. Скорее – о Петре Вас-че (1808–1856), который в это время служил в архиве М. И. Д. и приступал к собиранию песен. Ив. Вас-ч (1806–1856) выступал в это время как журналист и критик. Его «Европеец» в 1832 г. был запрещен на втором номере.] и прочими. Гоголь очень сожалеет, что Киреевский при его прекрасном уме слишком рассеянно, слишком светски проводит время. У Гоголя вертится на уме комедия. [ «Владимир 3-й степени».] Не знаю, разродится ли он ею нынешней зимой; но я ожидаю в этом роде от него необыкновенного совершенства. В его сказках меня всегда поражали драматические места. Гоголь мне сказывал, что князь Одоевский (с которым я сам не видался больше полгода) готовит собрание своих повестей под названием «Дом сумасшедших». Некоторые прочитывал он с Гоголем: они ему так нравятся, что он их предпочитает напечатанным, как, например, «Последний квартет Бетговена».
Сочинения и переписка Плетнева, т. III, стр. 522.
Н. В. Гоголь – М. А. Максимовичу
[Мих. Ал-др. Максимович (1804–1873) – украинский этнограф и историк. Гоголь познакомился с ним в Москве, на обратном пути с родины; М. был в это время профессором ботаники в Московском университете.]
Пб., 12 декабря 1832 г.
Я думаю, вы, земляче, порядочно меня браните за то, что я до сих пор не откликнулся к вам? Ваша виньетка меня долго задерживала. [Для «Украинских народных песен», которые М-ч в это время готовил к печати] Тот художник, малоросс в обоих смыслах, про которого я вам говорил и который один мог бы сделать национальную виньетку, пропал как в воду, и я до сих пор не могу его отыскать. Другой, которому я поручил, наляпал каких-то чухонцев, и так гадко, что я посовестился вам посылать. О Русь! старая, рыжая борода! когда ты поумнеешь? Однако ж жаль, что наши песни будут без виньетки; еще более жаль, если я вас задержал этим.
Как же вы поживаете? Можно ли надеяться мне вашего приезду нынешней зимой сюда? А это было бы так хорошо, как нельзя лучше. Я до сих пор не перестал досадовать на судьбу, столкнувшую нас мельком на такое короткое время. Не досталось нам ни покалякать о том, о сем, ни помолчать, глядя друг на друга. Посылаю вам виршу, говоренную запорожцами, и расстаюсь с вами до следующего письма.
…Поклонитесь от меня, когда увидите, Щепкину. [Мих. Сем. Щепкин (1788–1863) – выдающийся комический актер; до 1821 г. – крепостной кн. Репнина, отпущен на волю под поручительство украинского историка Д. Н. Бантыша-Каменского. С Гоголем познакомился тогда же, в Москве.] Посылаю поклон также земляку, [Осипу Макс. Бодянскому (1808–1877). Бодянский был, как и Гоголь, уроженец Полтавщины. Впоследствии – профессор Московского университета по кафедре славянских языков и литератур.] живущему с вами, и желаю ему успехов в трудах, так интересных для нас.
«Письма», I, стр. 230–231.
Н. В. Гоголь – М. П. Погодину
Пб., 1 февраля 1833 г.
Насилу дождался я письма вашего! Узнавши из него причину вашего молчания, уже не досадую на вас. Зависть только одолевает меня. Как! в такое непродолжительное время и уже готова драма, огромная драма, между тем как я сижу, как дурак, при непостижимой лени мыслей. Это ужасно. Но поговорим о драме. Я нетерпелив прочесть ее. Тем более, что в Петре вашем драматическое искусство несравненно совершеннее, нежели в Марфе. Итак Борис, верно, еще ступенькою стал выше Петра. [Исторические драмы Погодина.] Если вы хотите непременно вынудить из меня примечание, то у меня только одно имеется. Ради бога, прибавьте боярам несколько глупой физиогномии. Это необходимо. Так даже, чтобы они непременно были смешны. Чем знатнее, чем выше класс, тем он глупее. Это вечная истина! а доказательство в наше время. Через это небольшой ум между ними уже будет резок. Об нем идут речи, как об разученой голове. Так бывает в государстве. А у вас, не прогневайтесь, иногда бояре умнее теперешних наших вельмож. Какая смешная смесь во время Петра, когда Русь превратилась на время в цирюльню, битком набитую народом! один сам подставлял свою бороду, другому насильно брили. Вообразите, что один бранит антихристову новизну, а между тем сам хочет сделать новомодный поклон и бьется из сил сковеркать ужимку французокафтанника. Я не иначе представляю себе это, как вообразя попа во фраке. Не пожалейте красненькой, нарядите попа во фрак, за другую обрейте ему бороду и введите его в собрание или толкните меж дам. Я это пробовал, и клянусь, что в жизнь не видел ничего лучше и смешнее. Каждое слово и движение нового фрачника нужно было записывать. Благословенный вы избрали подвиг! Ваш род очень хорош. Ни у кого столько истины и истории в герое пиесы. Бориса я очень жажду прочесть.
