Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков
У батюшки было умение расслабляться в такой атмосфере мира и тишины, он легко ловил неторопливый ритм немного заунывного пения и становился совершенно умиротворённым.
Небольшой деревянный храм смотрелся красиво и зимой. Синева куполов, что появлялась ещё издалека и просвечивала сквозь заиндевевшие ветки деревьев, сливалась с синевой зимнего холодного неба. Во дворе по бокам храма и на кладбищенских могилах лежали белые сугробы. Мохнатые еловые ветви, покрытые пушистым искрящимся снегом, были видны через окна храма. Не зря это так запомнилось А. Галичу:
«Когда я вернусь,
Я войду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит в меня и заплещется в сердце моем…»
В созерцании природы отец Александр находил особое и лично к нему направленное обращение Бога. «Когда человек знает о небесном взоре, обращённом к земле, земля расцветает нетленной красотой. Только тогда мироздание обретает смысл, ценность и цель», — писал он в книге «У врат молчания» [33]. Где мы можем ощутить Господа? Отец Александр отвечал: «Господь повсюду. Если во время Своей земной жизни Он мог быть только в одном месте, — в Вифлееме, в Назарете, в Иерусалиме, то отныне Он принял в свои объятия всю землю, все мироздание. Подобно Отцу, Он всюду, Он с нами в каждый момент. И мы можем ощутить это, призывая Его в молитве, приступая к Святой Чаше, открывая Евангелие».
Эту атмосферу Богоприсутствия отец Александр дополнял собою необыкновенно; он участвовал в её создании не меньше, чем природа, чем свет, попадающий через окна в храм.
Он очень любил пасхальные службы с открытыми алтарными вратами, что подчёркивает присутствие Бога среди Своего народа. И он сам так вписывался в эту атмосферу Пасхальной радости, пения птиц, солнца! Сильный, светлый, жизнелюбивый — он был совершенно в своей стихии.
Батюшка всегда хотел, чтобы храм, в котором он служит, соответствовал высокому духу Евангелия. Он был сторонником простоты церковного быта, считал, что в храме должно быть как можно меньше показного. «Мы не играем в игрушки, как многие представляют», — говорил он.
У отца Александра бьш ещё и талант строителя. Ему дважды приходилось руководить ремонтом храмов. Первый раз, когда он получил приход в Алабино, и второй — уже в Новой Деревне. Всегда, когда у него была такая возможность, он старался украсить церковь по своему вкусу. И даже запрестольную икону новодеревенского храма, образ Воскресшего Спасителя, писали по эскизу отца Александра.
Это было наиболее адекватное для него представление об облике Иисуса. Одному мальчику, которого он после воцерковления по православному обычаю ввёл в алтарь, батюшка так и сказал, показывая на этот Образ: «Вот таким был наш Господь». Меня тогда поразила абсолютно уверенная интонация, с какой он это сказал; как будто говорил о том, что видел сам…
15
Храм для отца Александра был центром особого Богоприсутствия, местом, где совершается Божественная Литургия. Он служил величественно и трепетно одновременно. В его движениях не было поспешности, но он был чужд всякой стилизации и не затягивал и без того длинные православные службы.
Прекрасные слова оставила в своих воспоминаниях профессор Е. Завадская: «Много раз я бывала в Пушкино, на службе, — и каждый раз меня поражало, что отец Александр всегда исполняет все на самом высоком эмоциональном и духовном подъёме. В Церкви я оказывалась и в будние дни, когда прихожан было совсем немного, только местные старушки, но отец Александр неизменно совершал церковную службу во всей её полноте. Восхищала красота, абсолютная законченность его ритуальных жестов, значительность и гармоничность произнесения молитвенного текста» [34].
С тем большей горечью и болью относился батюшка ко всякому неблагоговейному поведению в храме. «Только любовь, вера и благоговение, — говорил он, — угодны Богу, все остальное — на втором месте. Поэтому молящиеся должны беречь своё сердце, чтобы не оскорбить святыню». Отец Александр никогда никому не делал личных замечаний, но видел всё, что происходило в церкви, и часто во время общей исповеди указывал на необходимость соблюдать благоговейную тишину:
«Божественная Литургия есть особенный, священный момент всей службы. В это время со страхом и трепетом мы все призываем Господа, чтобы Он пришёл к нам. И как бывает горько, как бывает стыдно, когда люди, пришедшие в храм, во время освящения Святых Даров начинают хождения, разговоры, ставят свечи…
Как только мы поем “Достойно”, все, у кого сил хватит, должны на коленях стоять, взывать, а в это время я постоянно вижу: кто‑то выходит из храма, кто‑то ходит. Я понимаю, что многие это делают по невежеству, по незнанию, но вы–mo, которые ходите в храм десятки лет, должны понимать, что в это время Сам Господь приходит в Свой дом, в наш дом, в дом Церкви.
Вот представьте себе, что вы ждёте какого‑то дорогого гостя, и не просто дорогого гостя, а очень любимого вами. Вот он стучится в дверь, вы ему открываете и вместо того, чтобы провести его в свою комнату, поворачиваетесь к нему спиной и начинаете заниматься своими делами. Конечно, это будет знак небрежения, невежливости, и никому из вас в голову не придёт так сделать. А ведь мы так поступаем с нашим Господом Спасителем каждую обедню! Я не помню ни одной Литургии, чтобы кто‑нибудь во время освящения Святых Даров не оскорблял Его хождениями, разговорами, выходом из храма, передаванием свечей и т. д.»
«Почему, — говорил отец Александр, — Господь изгнал торгующих из храма? Ведь они, казалось бы, пришли с благочестивой целью — приносить жертву. Они, вроде бы, послужили для храма, однако у них не было благоговения. Поэтому Он изгнал их…. В храме мы должны особенно чувствовать благодать Божию, потому что храм — это не просто дом нашей молитвы, а это ещё и место особого пребывания Бога. Всегда на Святом престоле находятся Святые Дары, всегда оттуда идёт сила Господня. Это Христос Воплощенный, который пришёл к нам, в нашу жизнь…»
Шум разговоров, ходьба со свечами, передача записок в алтарь в самые важные моменты службы — такое поведение давно стало нормой во многих православных храмах. Еще патриарх Тихон настаивал на том, что этот обычай надо изменить, потому что он глубоко чужд благоговейной вере Священного Писания.
