Константин Золотовский - Подводные мастера
Тут же, на корме, стоял и боцман Михаил Терентьевич Груздев в высоких болотных сапогах, в порыжевшей морской фуражке с медной эмблемой.
А из дверей камбуза, где, точно серебряные, блестели на полках подносы, ложки, тарелки, ножи, вилки, чумички и кастрюли, то и дело высовывался кок Василий Никифорович Бородулин в высоком, как башня, белом колпаке и в белом переднике. Ему тоже сегодня не сиделось на месте.
Толпятся водолазы около прибора металлоискателя, поглядывают на рыжий ящичек и ждут, когда дернется там стрелка на циферблате и зазвенит рядом с ящичком электрический звонок. А двинется стрелка и зазвенит звонок тогда, когда медный плетеный, толщиной с палец, хвост металлоискателя заденет на дне за железный борт затонувшего судна или за какой-нибудь другой железный предмет.
Этот медный хвост тянется за кормой «Камбалы» по дну, длинный-предлинный. Куда «Камбала», туда и хвост. «Камбала» идет, виляет, и хвост извивается по дну, как змея.
Водолазы стоят на корме и беседуют.
— Михаил Терентьевич, — спрашивает боцмана молодой водолаз Яцько, — наверное, много у тебя вещей на «Орле» осталось?
— Ясно, остались. Да я про них и думать забыл, — отвечает боцман. — Сапоги там у меня были хорошие, хромовые, так они давно сгнили, гвоздики и те, верно, ржавчина съела… Выходная пара, бушлат — об этом и говорить нечего. Вот разве только сундук… Сундука мне, признаться, было жалко.
— А что в нем? — спросил Яцъко.
— Да ничего особенного.
— Чего же ты о нем жалеешь?
— Сам по себе хорош был… Делал его один хитроделатель-сундучник, Филимонов Осип Сергеевич, который знал на это свои секреты. Сундук был у меня из чистого ореха, с потайным дном и с музыкой. Только два сундука таких и было во всем флоте — у меня да у шкипера на «Ростиславе». Полированы они были так тонко, что в крышку можно было смотреться, точно в зеркало. А открывался сундук с трех поворотов ключа. Захочешь открыть, поверни ключ в замке один раз, — сундук заиграет побудку, в точности как на горне, только приятней. Повернешь ключ второй раз — играет обед, повернешь в третий — сыграет сундук «восемь палок», проветрить палубу, — и откроется. Без музыки не открывался. Восемь лет с лишним проплавал я с ним. Вместе с ним и в отпуск ходил.
Один раз, помню, ехал я из отпуска. На станции Горемыки поезда пришлось ждать долго: целых шесть часов. В третьем классе было душно, народу пропасть. Вышел я на свежий воздух, прилег возле вокзала на травку, да и заснул. Вдруг слышу во сне — побудку горнист играет. Я на корабельные сигналы чуткий, враз вскочил. Гляжу — два жулика мой сундук отмыкают. Сундук был тяжеловат, унести его трудно, — вот они и задумали выпотрошить его. Подобрали отмычку — и щелк. А сундук мне побудку и сыграл.
У нас на «Орле» все знали про мой сундук. Музыку приходили слушать. Только бывало и просят: поверни ключ да поверни. А я им говорю: «Это вам не шарманка!» Вон Пыльнов, наверно, помнит мой сундук?
— Еще бы не помнить, — сказал пожилой водолазный старшина Пыльнов, который в пятнадцатом году плавал шесть месяцев на «Орле» матросом. — Отлично помню… Я тогда только что из деревни приехал, всё мне было в диковинку. А уж сундук-то этот мне и во сне снился. Думал: дослужусь до боцмана — непременно такой заведу.
— А жив ли сейчас сундучник-то этот? — спросил водолаз Ядько.
— Помер, — сказал боцман. — Раньше времени по своей глупости помер. Одна барыня заказала ему шкатулку и на ней велела выжечь какой-то старинный, строгановского письма, тонкий рисунок. Взял Филимонов заказ, ушел, и слуху о нем нет. Барыня огорчилась: «Сбежал, зря заказала, куда ему, Филимонову, сделать такую тонкость. Первоклассные столичные мастера и те не смогли!..» И вдруг является Филимонов к барыне и шкатулку подносит. Взяла она шкатулку сердито, но как всмотрелась в тонкий рисунок, что он выжег, так от радости петушиным голосом закричала, успокоиться не может: «Ох, какая прелесть, ох, ох, какая прелесть!» А когда немного поуспокоилась, говорит Филимонову: «Ну, голубчик, талант у тебя неслыханный». — «Как умеем, так и делаем», — отвечает Филимонов. — «Не знаю, чем тебя и отблагодарить», — говорит барыня. — «Чем пожелаете», — отвечает Филимонов. Скромный был человек. А барыня эта держала винно-спиртный склад. «Пьешь вино?» — спрашивает. — «Употребляю», — отвечает. — «Ну так вот, иди, голубчик, в мой склад и ней вина и спирта, сколько душа требует. А я распоряжусь, чтобы тебе отпускали бесплатно». Ну, Филимонов, конечно, дорвался до вина и сгорел от него.
— До белой горячки, значит, допился, — сказал кок Бородулин, который растирал в это время горчицу, стоя на пороге камбуза. — Жалко человека!.. Был бы жив, и я бы ему сундук заказал. А дорого ли он брал за работу?
Но Бородулину никто не ответил. На всю палубу затрещал пронзительный звонок металлоискателя.
— Стоп машина! — крикнул в переговорную трубку капитан «Камбалы». — Команда, по местам! Отдать якорь!
Вахтенный проверил лотом глубину и доложил:
— Тридцать метров.
— Водолаз Пыльнов, одеться в воду! — приказал водолазный инструктор.
— Есть! — ответил Пыльнов и сбросил недовязанный телефонный провод со шланга.
— На этой глубине и без телефона обойдусь, — сказал он и начал одеваться.
Надел шерстяные, чуть не до пояса, чулки, свитер, а на голову малиновую феску с кисточкой. Стал он похож теперь на акробата, который собирается кувыркаться через голову на ковре. Потом натянул на себя снизу до пояса водолазный костюм, и костюм собрался в складки, похожие на зеленые мехи большой гармоники.
Тут водолазу подали ведро с водой и мыло. Пыльнов намылил кисти рук и сунул их под воротник костюма, обтягивавший в это время его живот.
— Давай подхватывай, — сказал он водолазам.
Четверо товарищей обступили его, взялись за упругий резиновый воротник и втряхнули Пыльнова в костюм. Водолазы надели ему на плечи манишку и крепко завязали плетенками огромные ботинки-калоши, чтобы они не потерялись под водой.
У трапа Пыльнова опоясали сигнальной веревкой, а уже на самом трапе надели на него свинцовые груза и затянули подхвостник.
— Воздух! — приказал водолазный инструктор.
— Есть! — ответили у моторного компрессора, и воздух, шипя, побежал по шлангу.
— Надеть шлем!
На Пыльнова надели шлем и закрепили гайками.
— Ну, Михаил Терентьевич, зайти, что ли, за сундуком в твою каюту? — спросил Пыльнов на прощанье.
Боцман наклонился к круглому отверстию в шлеме и сказал:
— Ежели это «Орел», то моя каюта по правому борту, прямо под камбузом. Как сойдешь через второй люк в элеваторный кубрик, сворачивай налево и иди по коридору вдоль рундуков во второй отсек. За комингсом будут по порядку первая, вторая и третья каюты. Запомнишь? Третья моя и есть. Она прямо под камбузом приходится.
