Ольга Клюйкова - Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини
Нередко уже тогда Джоаккино стали называть маэстро «крешендо». С тех пор этот оркестровый прием так и носит имя итальянского композитора. О, эти россиниевские крешендо! Восторженная публика всех театров мира рукоплескала им! Однако своим происхождением этот прием обязан отнюдь не Россини. Его надо отнести к началу XVIII века. Он, конечно, в ином варианте, чем у нашего маэстро, появлялся еще у мастеров мангеймской школы[8]. Нарастание силы звука, создаваемое не только путем физического усилия музыкантов, а «хитростью» инструментовки, издавна занимало умы композиторов. Зачатки таких нарастаний мы можем встретить и у прямых предшественников Россини – Чимарозы, Спонтини и др. (у них крешендо были весьма невелики – всего 4, от силы 8 тактов), и у Моцарта, у которого этот прием достиг высокой степени развития (крешендо перед кодой в увертюре к «Свадьбе Фигаро» составляет 16 тактов!). Замечательным мастером крешендо оказался и великий Бетховен. Сколь динамичны и обширны (по 20 тактов) они у него в увертюре «Леонора № 3»! Россини тоже во всем блеске развернул этот прием на протяжении продолжительных построений. И в данном случае это получился не просто выигрышный оркестровый прием. Крешендо играет у Россини и формообразующую роль. Осуществление этого приема в его оперных увертюрах обычно бывает дважды – в конце экспозиции (как вывод из предшествующего изложения) и перед кодой, что создает эффектное завершение. Так вот почему ненужной оказалась разработка! Впрочем, это не единственная, хотя и значительная причина ее отсутствия.
А строится крешендо следующим образом: выбирается короткий мотив, заметьте, именно мотив, короткая тема, а не общие формы движения или мотивные ячейки, что свойственно венским классикам. В этом-то и проявилась особенность россиниевского крешендо. Постепенно звучность нарастает за счет увеличения количества звучащих инструментов, расширяющих диапазон, и за счет увеличения силы звучания. Если сначала продолжительность остановки на одной гармонии равна одному такту, то дальше она становится равной полутакту. Благодаря этому создается впечатление ускорения темпа. Крешендо стремительно катится, подобно снежному кому с горы, обрастая все новыми звучаниями. А в конце этот «ком» как бы распадается, для дальнейшего движения вычленяется еще более короткий мотив, повторяется множество раз, оставаясь мелодически и гармонически неизменным, вертится, как игрушечный волчок, на одном месте. В конце, когда звучат уже все инструменты оркестра, кажется, что торжественному и радостному ликованию нет предела. Россини применял этот прием с непринужденностью и удивительным изяществом. Вероятно, крешендо стало носить имя маэстро потому, что никогда ни до него, ни после никто не применял его столь эффектно, элегантно, небрежно и убедительно.
Крешендо ведет к тутти[9]. Эти веселые, суетливые россиниевские тутти просто очаровательны! Сколько в них гомона, света, задора! Неудивительно, что увертюра «Шелковой лестницы» была с энтузиазмом принята венецианцами, а пресса дала восторженные отзывы.
…Так и текла, торопливо и сумбурно, жизнь Россини. Успехи соседствовали с провалами, он научился уже стоически переносить и то, и другое, хотя все это, конечно, давалось нелегко. Но молодость всегда брала свое, никто не помнил Джоаккино хмурым или подавленным. И хотя дела шли неплохо, у него была одна мечта, пока еще не исполнившееся сокровенное желание – написать оперу для театра «Ла Скала» – одного из крупнейших не только в Италии, но и в мире. Этот театр имел прекрасный постоянный оркестр, высоким профессионализмом которого не раз восхищались современники. Успех в «Ла Скала» открывал широкую дорогу к славе и композиторам, и исполнителям. Воистину, для всех этот театр был пробным камнем.
Самое интересное, что первая опера Россини, написанная для знаменитого театра, так и называлась – «Пробный камень»! Конечно, это совпадение, но весьма символичное. На сей раз Россини с либретто повезло. В тексте, созданном постоянным либреттистом «Ла Скала» Луиджи Романелли, была намечена канва для веселой музыкальной драмы, имелись предпосылки для интересных музыкально-сценических ситуаций, чем Джоаккино не преминул воспользоваться.
Действие этой веселой мелодрамы происходит в загородном доме богатого графа Аздрубала, где гостят его друзья. Среди них находятся и очаровательные женщины, одна из которых – маркиза Клариче – любит графа. Аздрубал решает проверить искренность чувств своих друзей. Под видом турецкого купца, якобы кредитора, он является в дом и начинает описывать и опечатывать имущество. Лжедрузья быстро исчезают, Клариче же, преданная ему, остается. Теперь Аздрубал знает, кто его истинный друг. Все кончается свадьбой графа и Клариче.
В этот осенний сезон 1812 года вместе с Россини для создания новых опер были ангажированы и некоторые известные в те годы композиторы. Их успех подогрел рвение нашего героя. Хотелось написать что-нибудь не хуже этих знаменитостей. А может быть, и лучше?… Нет, Россини не был честолюбив. Просто его небезосновательная уверенность в своих силах позволяла ждать хороших Результатов. Конечно, давало себя знать и авторское самолюбие – почему его создание не может быть лучше других? А еще тут сказывался и задор молодости…
Во всяком случае, Джоаккино с жаром взялся за работу. А она спорилась. У молодого маэстро уже накопился кое-какой опыт. Писалось легко и с удовольствием. Вот, например, дуэт журналиста Маркобио и кавалера Джокондо «Множество прорицателей на земле». Ведь в нем – весь Россини, остроумный и неожиданный! Такой, каким мы его встретим в «Итальянке в Алжире» или в «Золушке». А ария Клариче «Отзвук милосердия»? Сколько в ней нежной лирики и психологической наполненности! В то же время в мелодии бьется какой-то внутренний пульс, помогающий выразить чувство благородной уверенности. Эта находка вновь возникнет в известной арии Танкреда «После всех волнений» в опере «Тан-кред». Но это будет впереди, а пока юный маэстро пишет свой «Пробный камень», который стал его своеобразным испытанием на зрелость.
Всегда с большим удовольствием и выдумкой Джоаккино сочинял ансамбли. Сколько симпатичных, оригинальных и смешных приемов можно там использовать! Взять хотя бы секстет из конца I акта, чей комизм всегда вызывал бурную реакцию слушателей. Постоянно повторяемое в нем «турецким купцом» слово «sigillara» («опечатывание») даже стало вторым названием оперы по всей Ломбардии.
Успех был полный. После премьеры, состоявшейся 26 сентября 1812 года, опера выдержала более 50 представлений. И принималась слушателями неизменно с горячим одобрением. Стендаль писал, что она «создала в театре «Ла Скала» эпоху радости и восторгов. Чтобы ее послушать, толпы людей прибывали в Милан из Пармы, Пьяченцы, Бергамо и Брешии и из всех городов за двадцать миль в округе. Россини стал первым человеком своего края; всем хотелось во что бы то ни стало его увидеть». Оперы других авторов, звучавшие в театре «Ла Скала» в этот сезон, каким бы громким успехом раньше ни пользовались, теперь никого не интересовали. На устах у всех был только Россини. Восхищаясь его музыкой, поговаривали даже, что в образе Маркобио, невежественного самонадеянного и продажного журналиста, в опере дается карикатура на миланских борзописцев. Может быть, именно этого и хотел Романелли. Кстати, он же за это и расплачивался, поскольку на него миланская пресса обрушила свое суровое суждение. Музыка же Джоаккино была принята с воодушевлением.
