Матвей Ройзман - Всё, что помню о Есенине
Я шел от Пречистенских (Кропоткинских) ворот к Никитским. На бульварах голые деревья стояли по колено в снегу, по мостовой плелись на санях редкие извозчики, покрикивая и постегивая своих отощавших лошадей, а ближе к тротуару москвичи-счастливцы везли на саночках только что выданные учрежденческие пайки. Окна в верхних этажах домов кой-где были забиты фанерой, внизу на стенах клеили манифесты, приказы и экстренные выпуски газет, в воротах, еще обитых досками, продавали полученную по карточкам махорку и газету для цигарок. Напялив на себя две кофты, две юбки, шубу, надев валенки и повязав голову платками, расторопная тетка торговала у Арбатских ворот пшенной кашей: поставила кастрюлю на жаровню, села на низкий стульчик и юбками прикрыла свое торговое заведение.
От Никитских ворот я пошел мимо кинотеатра «Унион» (ныне Кинотеатр повторного фильма) и нагнал Есенина. Он увидел в моих руках стопку книг, журналов, брошюр и спросил:
— Что несешь?
— Я случайно встретился с графом Амори.
— С графом Амори? — удивился он. — Зайдем к нам!
Разговор происходил неподалеку от книжной лавки «Артели художников слова», и мы вошли туда. Есенин сказал, что сейчас я расскажу о графе Амори. Кожебаткин в выутюженном, но повидавшем виды костюме, в белой манишке и воротничке, в коричневом галстуке, потер худые руки и пустил первую стрелу иронии:
— Ах, великий писатель земли русской еще изволит здравствовать!
Айзенштадт, сняв очки, склонив голову и приблизив какую-то старинную книгу почти к левому уху, рассматривал одним глазом пожелтевшие страницы. Он тоже был в чистеньком старом костюме, в шерстяном жилете и уцелевшем от довоенных времен черном галстуке бабочкой.
— Нет, эту книгу не возьмем, — сказал Давид Самойлович женщине и ответил Есенину: — Иду, иду!
Я не был подготовлен к тому, чтобы рассказывать о графе Амори. Да и знал о нем немного. В дореволюционное время граф выпускал продолжение романов: «Ключи счастья» Вербицкой, «Ямы» Куприна, «Похождения мадам X» и т. п.
Я начал свой рассказ с того, что был в общежитии революционного Военного совета у Пречистенских ворот.
— Заходил к старому другу? — спросил Кожебаткин ехидно.
— Заходил по делу устного сборника, — ответил я, — который веду в клубе Реввоенсовета.
Потом, продолжал я, пошел в буфет общежития, а у меня под мышкой были первые сборники, изданные имажинистами, и рукописные книжечки. Когда я завтракал, ко мне подошел напоминающий провинциального актера мужчина среднего роста, с брюшком, рыжий, с невыразительным лицом и хитрыми серыми глазками. Глядя на мои сборники и книжечки, он спросил, не пишу ли я стихи. Услыхав утвердительный ответ, мужчина отступил на шаг, отвесил церемонный поклон и представился:
— Продолжатель сенсационных романов — граф Амори.
— Ах, сукин сын! — воскликнул Есенин так непосредственно и весело, что мы захохотали.
А я, чтобы не растекаться по древу, сказал, что граф повел меня в свой «кабинет», заставленный кастрюлями и бутылками, и дал мне «Желтый журнал», который выпускал после Февральской революции. Есенин взял один номер и прочел вслух:
«Ему, Бульвару, его Разнузданности,
Бесстыдству улицы, где все честнее и ярче, чем в тусклых салонах, мои
искренние пожелания, мои мысли и слова»…
— Почти манифест! — проговорил Айзенштадт.
Мариенгоф листал другой номер «Желтого журнала».
— Это не так плохо для графа, — сказал он и прочитал нам: — «Когда мне говорят: вор! плагиатор! я вспоминаю глупую рожу рогатого мужа, который слишком поздно узнал об измене жены».
— Циник! — произнес с возмущением Айзенштадт. — Наглый циник!
— В философской школе циников был Диоген… — начал было Мариенгоф.
— Днем с фонарем искал человека! — подхватил Кожебаткин.
— Диоген был против частной собственности! — перебил его Есенин. — Жил в глиняной бочке! А вы, Александр Мелентьевич, в плохо натопленной комнате не желаете почивать!
Сергей взял из моей пачки брошюрку «Тайны русского двора» («Любовница императора»), которую граф Амори издавал в Харькове выпусками с продолжением, пробежал глазами несколько строк и засмеялся:
— Вот разберите, что к чему? — предложил он. — «Зина встречается с Распутиным, и, благодаря демонической силе, которую ученый мир определил, как «половой гипноз», приобретает ужасное влияние на молодую девушку»;
Мы засмеялись.
— Ты не знаешь, — спросил Сергей, — как настоящая фамилия графа? — Пузырьков!
— Их сиятельство граф Пузырьков! — подхватил Кожебаткин.
Я рассказал, что видел написанный маслом портрет графа Амори в золотой раме: граф в красных цилиндре и пальто, с большой рыжей бородой.
Айзенштадт взял из моей пачки написанный красками от руки плакатик: «Дешевые, вкусные обеды в столовой, напротив храма Христа спасителя, дом 2. Граф Амори»!
— Конец продолжателя сенсационных романов! — проговорил Давид Самойлович.
Вдруг Есенин спросил, какой знаменитый писатель выпустил первый том романа, а второй подложный издал прохвост вроде графа Амори. Все молчали. Айзенштадт сказал, что кто-то издал продолжение романа Ариосто «Неистовый Роланд». Но это не было ответом на вопрос Сергея, и, наконец, он после большой паузы объяснил:
— Второй подложный том «Дон Кихота» Сервантеса выпустил некто под псевдонимом Авельянеды. После этого вышел второй том «Дон Кихота» Сервантеса…
И он стал с присущей ему горячностью поносить грабителей идей и сюжетов, которые из-за своей алчности и бедности ума крадут, да еще уверяют, что в мире нет ничего нового!..
— Вижу, Сергей Александрович, — заявил Айзенштадт, — вы не зря забираетесь по лестнице под потолок!
— Сергей Александрович хочет, чтоб его кругозор был возможно выше! — поддержал его Кожебаткин.
Оба сказали правду: для Есенина книжная лавка художников слова была одним из его университетов. Через мои руки в очень скромной лавке Дворца искусств проходило немало замечательных книг. Во много раз больше поступало их на полки «Художников слова», и, разумеется, Сергей не пропускал их мимо.
Когда я уходил, увидел, что он, взяв с полки какую-то книгу в серой обложке, собирается лезть наверх. Я заглянул на обложку: это были «Персидские лирики», вышедшие в издании Собашниковых в 1916 году. Эту даже по тем временам редкую книгу я видел у Есенина и дома в Богословском переулке. Он сказал мне:
— Советую почитать. Да как следует. И запиши, что понравится.
Я проштудировал переводы с персидского академика Ф. Е. Корша, после его смерти отредактированные профессором А. Е. Крамским и дополненные переводами И. П. Умова. Я вернул книгу Есенину, он, как потом говорила Галя Бениславская, не раз читал ее и знал почти наизусть. Была эта книга у него под рукой, когда он жил в конце 1924 года на Кавказе. Невольно возникает вопрос: неужели там, только пользуясь этой книгой, ни разу не побывав в Персии, Есенин смог написать свои «Персидские мотивы»?
