Евгений Чазов - Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача».
Листая подаренную им книгу, полную политических и философских обобщений, я нередко вспоминаю его слова о тех трудностях, которые подстерегают правящую партию, такую, как КПСС, к которой могут примкнуть карьеристы и нечестные люди. Как он оказался прав! Сколько карьеристов, да и просто проходимцев, пригрелись у КПСС. Именно они не только оттолкнули от партии миллионы простых людей, но и способствовали ее разрушению. Как ни парадоксально, но именно внесение в Конституцию нашей страны статьи о руководящей роли партии способствовало ее деградации. Сегодня, когда видишь, как с экрана телевизора или со страниц газет люди, клявшиеся в прошлом в верности партии и строившие на этом карьеру, поносят все, что несколько лет назад утверждали и превозносили, появляется чувство гадливости. Эти карьеристы сегодня предали КПСС, а завтра предадут кого угодно. Сегодня на волне общественно-политической активности, используя промахи и недостатки коммунистов, растут как грибы различного рода демократические движения и партии. Лозунги демократии, экономической свободы, несущей процветание, наиболее популярны в народе. И сколько же политических карьеристов, в том числе и бывших коммунистов, эксплуатируют в своих амбициозных целях эти, близкие широким массам, лозунги. Здесь уже идет борьба за руководство партиями и политическое лидерство. И где гарантия того, что получи они власть, карьеризм не будет разъедать и эти партии?
Прав был Ж. Дюкло в своих рассуждениях о правящей партии. Трудно выдержать испытание властью.
Тогда, в Париже, он остался и с нами до конца честным. Он сказал: «Посмотрите, может быть, В. Роше еще сможет поработать. Это было бы хорошо. Но, — тут же добавил он, — если есть угроза здоровью или жизни, скажите нам откровенно. Ничего не скрывайте».
Перед отъездом из страны мы были в ЦК КПСС, где нас просили не делать поспешных выводов и, прежде чем давать окончательный ответ французским товарищам, сообщить А. А. Громыко через нашего посла в Париже заключение о состоянии здоровья В. Роше и его возможности оставаться на посту Генерального секретаря ФКП. Лейтмотив разговора состоял в просьбе способствовать сохранению В. Роше как лидера партии, если для этого есть хоть минимальная возможность.
И вот нас везут в частную клинику, которой руководил кто-то из родственников бывшего Генерального секретаря ФКП и которую поддерживала эта партия. В. Роше, с которым мы встретились, находился в тяжелом депрессивном состоянии, но сразу же нас узнал (мы неоднократно встречались в Москве) и очень обрадовался нашему приезду. Он производил тягостное впечатление. «Ну, теперь я выздоровлю», — неоднократно повторял он за время нашей встречи. Положение хотя и было тяжелым, но не безнадежным. Мы составили рекомендации по лечению В. Роше и указали, что в случае эффекта лечения он с определенными ограничениями сможет приступить к работе. Мы не указывали, в какой должности он может работать, а давали четкие рекомендации по ее объему, характеру и возможным ограничениям. Врачи, по нашему мнению, не должны самостоятельно определять будущие позиции своих пациентов. Но сказать самому пациенту, тем, кто определяет это будущее, в том числе и общественности, о возможном режиме их жизни и труда мы обязаны. Каждый поймет, что, если врачи заявляют, что «пациенту необходимо ограничить физические и эмоциональные нагрузки», то он не может выполнять функции президента или генерального секретаря.
После консилиума мы попали в сложное положение. Руководство ФКП организовало вечером обед в связи с нашим пребыванием в Париже. Мы четко представляли, что этот обед мыслился не как торжественная трапеза трех советских врачей с политбюро Французской компартии, а как причина для встречи, на которой должно произойти обсуждение вопроса о здоровье В. Роше и его будущем. Что делать? Нас просили согласовать ответ с Москвой. А как это сделать, если оставалось всего 6 часов? Да надо еще учесть ту бюрократическую волокиту, которая царит в Москве. Да и Громыко не будет сам решать вопрос, а начнет вести многочисленные согласования. Надо представить наше состояние, когда мы появились в посольстве, чтобы передать телеграмму Громыко. Тогда оно помещалось еще в старом небольшом здании и было забито массой дипломатов, секретарей, технических работников. Послом был представитель старой сталинской школы В. А. Зорин. Большего «сухаря» и бюрократа в дипломатической среде я не встречал ни до, ни после этой поездки. Молодой чиновник — дипломат, защищавший вход к послу, посмотрев в нашу сторону, как сквозь стеклянную дверь, заявил, что Валериан Александрович занят и просил его не беспокоить. Наше заявление о том, что мы пришли по важному делу, не произвело на него впечатления. Да и какие могут быть важные дела у академиков медицины? Это было написано на его лице. Не могли же мы ему сказать, что речь идет о будущем руководства Французской компартии.
Вежливые люди — мы решили подождать. Первым не выдержал В. X. Василенко. Человек с природным украинским юмором, он минут через 20 встал со стула и со словами «я все рассчитал, он бутерброд уже съел и допивает чай» подошел к двери, постучал и тут же прошел в кабинет мимо оторопевшего секретаря. Мы проскользнули вслед за ним. Зорин сидел за столом, действительно, около него стоял недопитый стакан чаю, и он просматривал какие-то бумаги. Недовольный неожиданным вторжением, он сказал: «Я занят и просил бы вас подождать». Василенко взорвался: «Уважаемый посол, я всегда считал, что дипломаты — интеллигентный народ. Хотя и вам уже много лет, но я старше вас, и, вероятно, первое, что вам бы следовало сделать, — предложить мне сесть». И, глядя на стакан чая, продолжал: «И неплохо, если бы вы попросили, чтобы нам дали хотя бы воды напиться». Заявление Василенко произвело такое впечатление на Зорина, что, видимо, не поняв глубины его иронии, он не только предложил стул, но и налил ему стакан воды. Василенко потом, когда мы покидали посольство, чертыхаясь, говорил: «Пожадничал посол, нет чтобы заказать чай с бутербродами. Хоть бы спросил — мы ведь с утра голодны».
Я, как мог, объяснил Зорину в чем дело. Он был определенно напуган и дал согласие направить телеграмму в Москву, с условием, что она будет написана от моего имени и мной подписана. Он долго кого-то вызывал, проверял каждое слово в написанном мной тексте. В нетерпении я попросил: «Валериан Александрович, у нас очень мало времени. Вечером нам надо давать ответ французам. Нельзя ли ускорить отправку телеграммы?» — «Да вы что, серьезно думаете, что сегодня же получите ответ? Это невозможно, и вам надо отказаться от обеда и перенести его на завтра», — ответил он совершенно спокойно на мое замечание. Я пытался ему объяснить, что завтра мы уже улетаем в Москву, да и трудно аргументировать наш отказ от встречи. Понимая бесперспективность дальнейшего обсуждения ситуации, мы, попросив информировать нас как только придет ответ, покинули негостеприимное посольство.
