Григорий Грум-Гржимайло - По ступеням «Божьего трона»
На одной из глинистых площадок, усыпанной мелкою черною галькой и, как плешь, оголенной от всякой растительности, мы издали заметили высокие жерди с мотавшимися вокруг них деревянными клетками, в которых заключены были полуистлевшие головы казненных преступников, – возмутительное зрелище, к которому в Китае, впрочем, нельзя не привыкнуть.
Вышеописанная унылая местность тянется до развалин города Баяндая, где в последний раз сменялись солдаты конвоя и откуда остается не более шести километров до Кульджи. Картина здесь сразу меняется: появляются всюду древесные насаждения, поля непрерывной полосой тянутся в обе стороны от дороги, многоводные арыки то и дело пересекают наш путь, поминутно встречаются люди пешком, верхом и в телегах, виднеются кое-где фанзы, мелькают дувалы[15] и развалины русских слобод с сохранившимися еще в некоторых постройках оконными переплетами, в которых торчали осколки стекла. Наконец, нам объявили: «А вот и Кульджа!» Китайцы понеслись вперед, на полном карьере свернули в тенистую аллею из тополей и круто осадили своих лошадей всего в нескольких шагах от домика русского консульства, где нас встретили с радушием, обязательным для каждого русского на этой далекой окраине.
Кульджа, основанная в 1762 г., по площади, занимаемой ею, и по тому оживлению, какое замечается на всех ее базарах и к ним прилегающих улицах, производит впечатление одного из крупнейших городов Китайского Притяньшанья. По всем данным, однако, в ней нет и десяти тысяч жителей. Разбросавшаяся своими предместьями, застроенная лачужками, среди которых русские домики выделяются точно яркая белая заплата на сером рубище, она производит приятное впечатление только своими садами, которые сплошь почти окружают ее отовсюду.
Глава вторая. В горах Боро-хоро
Из Кульджи мы выступили 2 июня и, обойдя город с севера, вышли в степь. Было уже поздно, солнце заметно склонялось на запад и своими косыми лучами золотило верхи отдаленных гор, тонувших в сизом тумане. Туман этот расплывался, мало-помалу заволакивал горизонт и полупрозрачной дымкой надвигался на нас по долине, однообразие коей нарушалось только обвалившимися дувалами и бесформенными грудами глины, обозначающими былые постройки. Еще один час пути, и последние лучи заходящего солнца погасли. Наконец, уже плохо различая впереди предметы, мы миновали заброшенную деревню и аллею мощно разросшихся тополей и, пройдя еще три километра, остановились у моста через громадный арык, обсаженный по обе стороны ивами и тополями. Урочище это носит название «Таш-купрюк», что значит – каменный мост. До него от Кульджи свыше тридцати двух километров.
От Таш-купрюка к востоку страна некогда была, по-видимому, столь же густо заселенной, как и ближайшая местность к Кульдже: арыки и заброшенные поля встречались нам беспрестанно. Одновременно степь принимала все более и более волнистые очертания. Наконец, пройдя почти совсем заброшенное селение, мы втянулись в предгорья Боро-хоро, сложенные здесь из рыхлых песчаников и лёссовидных и песчаных глин с прослойками гальки. Поверхность этих холмов поросла преимущественно полынью, среди которой кое-где мелькала столь же тусклая зелень астрагалов; впрочем, в тенистых местах и вдоль водостоков замечалась и более густая зелень немногих злаков и ирисов.
Пройдя эту гряду, мы вышли в густо поросшую луговыми злаками долину р. Мазара, в верховьях Боро-бургасу, и остановились ниже устья ущелья последней, по соседству с селением Ураз-бай.
Здесь нас окружила толпа киргизов рода Кызай, старшина коих взялся проводить нас за перевал. Это было как нельзя более кстати, так как при его содействии нам очень скоро удалось сменить двух из заболевших у нас лошадей.
При своем устье ущелье р. Мазара узко, берега ее подымаются круто и обнажены; зато тем гуще и разнообразнее кустарная поросль на глубине, у самой реки. Тропинка то цепляется здесь по камням, высоко над бурным потоком, то сбегает к его берегам и, следуя вдоль последних, вьется среди мягкой муравы или зарослей из кустарников: барбариса, жимолости, крушины, шиповника, таволги, диких яблони и абрикоса и некоторых других, увитых Clematis и изукрашенных приютившимися среди них высокими зонтичными, сложноцветными и мотыльковыми в полном цвету. Там, где стены ущелья расходятся, образуя площадку, виднеются юрты киргизов и обширные черные пятна оголенной земли, вытравленной скотом. Это ночные лежбища баранов, жеребят и телят. Выше правого притока Талда (иначе Улостай) горы расходятся амфитеатром, и ущелье расширяется в обширный цирк, служащий главным, хотя и временным, становищем для местных киргизов.
Несколько выше Талды сходятся обе реки, образующие реку Боро-бургасу: Джаргалы и Чон-кол.
Джаргалы мы прошли вброд. Чон-кол же нес такую массу воды, что мы не решались переправиться через этот мутный поток и, по совету проводника, стали карабкаться по тропинке его правого берега. Но это была утомительная дорога. Ущелье снова сузилось, стало каменистым, сплошные заросли кустарника совсем исчезли, но зато появился лес: береза, рябина, ива и тополь, которые до того стесняли движение каравана, что приходилось браться за топоры и вырубать мешавшие проходу деревья или, с помощью тех же топоров и единственной имевшейся в нашем распоряжении лопаты, громоздить в обход торчавших каменных глыб нечто вроде искусственного карниза. Такое движение вперед не могло, конечно, длиться часами, и мы были рады, когда выбрались, наконец, на площадку, поросшую сочной травой и настолько обширную, что являлась некоторая возможность разместиться на ней бивуаком.
На следующий день, пройдя еще несколько километров вверх по Чон-колу, мы оставили его вправо и, круто свернув в одно из боковых его ущелий, стали подыматься на ближайший горный отрог по узкой и скользкой тропинке, которая и вывела нас очень скоро на прекрасную «джайлау» – альпийский луг, одевающий все окрестные склоны центрального массива хребта. В некоторых впадинах здесь еще стояла снеговая вода, да и самая растительность – яркая, испещренная цветами лютиков, фиалок и первоцветов, показывала, что весна на высотах в 6100–6200 футов (1860–1890 м) только в начале. Миновав два-три лога, мы спустились в долину одного из правых притоков Чон-кола, который, слагаясь из нескольких речек, стремительно несется отсюда в зиявшую у нас теперь позади черную щель, образованную скалами из ортоклазового порфира. Урочище это носит название Уч-табан. Роскошный луг, весело журчащие воды ручья, чудная панорама уходящих вдаль гребней гор и долин, а ближе еловый лес, взбегающий на причудливо торчащие вверх скалы красных порфиров, – все это в совокупности произвело на нас до такой степени чарующее впечатление, что мы тотчас же решили, что это самое подходящее место для дневки; да и была пора: от Кульджи было пройдено нами чуть не сто шесть километров, из коих последние сорок пришлись на трудный путь по ущельям Боро-хоро.
![Матвей Курилкин - Будни имперской стражи[СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)