Любовь Воронцова - Софья Ковалевская
Больше всего злился Достоевский на кузена барышень Крюковских — молодого офицера-гвардейца Андрея Ивановича Косича, красивого, умного, образованного, который на правах родственника ухаживал за Анютой — в меру, но так, что было ясно: он имеет на нее виды.
Воображение Достоевского нарисовало драматическую картину: родители хотят выдать Анюту замуж за этого красавца против ее воли! Он вознегодовал, наговорил грубостей насчет матушек, которые только о том и думают, как бы выгоднее пристроить дочь.
Впечатление было ошеломляющее. С минуту все молчали, а затем торопливо заговорили, чтобы замять неловкость. Достоевский забился в угол и не сказал больше ни слова.
С этого неудачного вечера Анюта изменила свое отношение к Достоевскому, Он перестал ей импонировать. У нее появилось желание дразнить, противоречить ему. Между ними происходили не очень приятные пикировки, и которых последнее слово оставалось за Анютой.
Чаще всего спорили о нигилизме. Достоевский говорил, что теперешняя молодежь глупа и неразвита, что для нее смазные сапоги дороже Пушкина. А Анюта, зная, что ничем нельзя так взбесить Достоевского, как неуважением к Пушкину, спокойно роняла: «Да, Пушкин действительно устарел для нашего времени».
Чем больше портились отношения между Анютой и Федором Михайловичем, тем больше возрастало Сонино чувство к нему. Она совершенно подпала под его влияние, не скрывала своего восхищения им. Достоевский же, заметив пылкое поклонение девочки, часто ставил ее в пример Анюте:
— У вас дрянная, ничтожная душонка, — говорил он. — То ли дело ваша сестра! Она еще ребенок, а как понимает меня! У нее чуткая душа.
От восторга Соня готова была дать разрезать себя на части. Ей было немножко стыдно, что она радуется размолвкам между Достоевским и сестрой, но ревность заглушала укоры совести. Она верила, что более достойна Федора Михайловича. А когда однажды он похвалил ее внешность, сказав Анюте: «Ведь сестрица ваша со временем будет куда лучше вас! У нее и лицо выразительнее и глаза цыганские», — Соне захотелось знать, что думает об этом Анюта. Вечером в спальне, когда сестра расчесывала волосы, заплетая их на ночь в косу, девочка сказала как можно равнодушнее:
— Какие смешные вещи говорил сегодня Федор Михайлович!
— А что такое? — рассеянно отозвалась Анюта.
— А вот о том, что у меня глаза цыганские и что я буду хорошенькой, — покраснев, ответила Соня.
Лукаво глядя на сестренку, Анюта спросила:
— А ты веришь, что Федор Михайлович находит тебя красивой, красивее меня?
— Бывают разные вкусы, — кинула Соня сердито.
— Да, бывают странные вкусы, — заметила Анюта и замолчала.
Соня же продолжала размышлять: может быть, у Федора Михайловича такой вкус, что она ему нравится больше сестры, и мысленно молилась:
«Господи боже мой, пусть все, пусть весь мир восхищается Анютой. Сделай только так, чтобы Федору Михайловичу я казалась самой хорошенькой!»
Однако через несколько дней жизнь нанесла ей первый удар.
Достоевский любил музыку. Соня же училась играть на фортепьяно без особого пристрастия. Но, играя с пятилетнего возраста, к пятнадцати годам она приобрела беглость, приличное туше. В начале знакомства она сыграла Достоевскому вариации на мотивы русских песен. Федор Михайлович был в чувствительном настроении и очень похвалил ее. Соня попросила мать взять хорошую учительницу, за три месяца сделала большие успехи и приготовила Достоевскому сюрприз: разучила для него Патетическую сонату Бетховена.
Дней за пять-шесть до отъезда в Палибино мать и тетушки уехали на обед к шведскому посланнику. Соня и Анюта остались одни дома. Пришел Достоевский — ласковый, мягкий. Соня села за рояль и начала играть. Боясь сфальшивить, она следила только за нотами и ничего не замечала, что вокруг нее творится. Когда она окончила играть и откинулась на стуле, ожидая похвалы, с приятным сознанием, что играла хорошо, вдруг почувствовала необыкновенную тишину. Оглянулась — в комнате никого нет.
Сердце сжалось, предчувствие чего-то недоброго охватило ее. Она побежала в соседнюю комнату — тоже никого. Приподняв портьеру, посмотрела в маленькую гостиную: там сидели Федор Михайлович и Анюта рядом на маленьком диванчике. Тень от абажура падала на сестру. Освещенное лампой лицо Достоевского было бледно и взволнованно. Он держал руку Анюты в своей и, наклонившись, говорил страстным шепотом:
— Голубчик мой, Анна Васильевна, поймите же, ведь я вас полюбил с первой минуты, как вас увидел, да и раньше, по письмам, уже предчувствовал. И не дружбой я вас люблю, а страстью, всем моим существом…
У Сони помутилось в глазах. Чувство горького одиночества, обиды, боли охватило ее. Она опустила портьеру и побежала в свою комнату. «Все кончено», — говорила она с отчаянием. И хотя не могла бы дать себе отчет, что же именно было кончено, она бросилась полураздетая на постель и плакала, негодуя, почему не приходит Анюта утешить свою несчастную сестру. Значит, Анюте нет до нее дела, даже если бы она умерла? И ей захотелось умереть, стало невообразимо жалко себя. Побежать в гостиную и наговорить дерзостей? Но в темноте она не могла найти разбросанную одежду и опять принялась рыдать.
Первые слезы, когда человек еще не привык к страданию, утомляют скоро: отчаяние сменилось оцепенением. Вскоре в комнату вошла Анюта. Соня отвернулась к стене. Анюта пробовала с ней заговорить, сестренка не отвечала.
В эту ночь девочке снился прекрасный сон, как всегда в ее жизни: когда бы ни обрушивалось на нее большое горе, она видела хорошие сны, словно для того, чтобы еще тяжелее была минута пробуждения.
Весь следующий день она ждала: что будет? Сестру ни о чем не спрашивала. Анюта хотела было приласкаться, Соня грубо ее оттолкнула.
Достоевский к обеду не пришел; вечером они уехали на концерт. И только ночью девочка, истомившись, спросила Анюту: «Когда же придет к тебе Федор Михайлович?»
Мягким, добрым голосом Анюта ответила:
— Ведь ты же ничего не хочешь знать, ты со мной говорить не хочешь, изволишь дуться.
В порыве раскаяния Соня подумала: «Ну как ему не любить ее, когда она такая чудная, а я скверная и злая!» Она забралась к Анюте на кровать, прижалась к ней и заплакала. Анюта гладила ее по голове, а потом засмеялась:
— Ведь выдумала же влюбиться! И в кого? В человека, который в три с половиной раза ее старше!
От этих слов у Сони вспыхнула надежда.
— Вот видишь ли, — медленно подыскивая слова, продолжала Анюта. — Я, разумеется, очень люблю его и ужасно, ужасно уважаю. Он добрый, умный, гениальный. Ну, как бы тебе это объяснить: я люблю его не так, как он. Ну, словом, я не так его люблю, чтобы пойти за него замуж.
