Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов
Может быть, птицы действительно кричат, если ночью разложить много костров. Может быть, они в ту ночь кричали. Ведь рядом, совсем рядом стояла Едичанская ногайская орда, позже, во время боя, казаки простым глазом видели, «как из едисанских аулов бегали татары в ханское войско и обратно оттуда прибегали… которым ни в той, ни в другой стороне, как одно законникам своим не причиняли никакой обиды…» А Едичанская орда — это двадцать тысяч семей, двадцать тысяч костров в ту апрельскую ночь совсем близко. Светло было, как днем.
Огни эти Матвей Платов видел, но что же он услышал, припав ухом к земле?
Хитры были казаки и вместе с тем тактичны. Зная, как молод и самонадеян их полковник, как трудно уговорить двадцатилетнего мальчишку, делающего невиданную пока на Дону карьеру, проявить здравый смысл и не атаковать, а обороняться, они предложили ему самому послушать землю, а потом, когда он услышал гудение от топота многих тысяч копыт и какие-то странные скрипучие звуки, спросили его казаки, невинно улыбаясь, не напоминают ли ему эти звуки крик потревоженной птицы. Да, шла орда, и скрипели кибитки.
«А половцы неготовыми дорогами побегоша к Дону Великому: кричат телеги полунощны, рци, лебеди распущены…» Это «Слово о полк Игореве». Б. А. Рыбаков в своей работе «Петр Бориславич» в поиске автора «Слова о полку Игореве» писал: «Упоминание „телег“ отнюдь не случайно. Это не кибитки-„вежи“, в которых живут жены и дети, только обременительные в походах и сражениях. Это — конные повозки военного значения, в которых возили доспехи и запасы стрел».
Ничего не изменилось в степи за шестьсот лет. По скрипу телег, напоминающему лебединые крики, понял Матвей Платов, что крадется в ночи Девлет-Гирей со всем войском и всем обозом. Хан шел медленно, не отрываясь от обозов с запасом стрел, поэтому и решили казаки, что нападение будет утром. Просто биограф неправильно понял его, Платова.
«Если ехать с Дона по большому Черкасскому тракту, то вправо от него, там, где речка Калалах впадает с Большой Егорлык, на вершине весьма пологой и длинной покатости доныне заметны еще остатки земляного вала, за которым, по преданию, бились казаки и Платов с горстью донцов отражал нападение двадцатитысячного турецкого корпуса» (Потго В. А. «Кавказская война.» Т. I). Место это находится на севере современного Ставропольского края, возле границ Ростовской области. Чуть западнее, если пересечь границу Краснодарского края, на возвышенности берут свое начало речки Ея, Челбас, Рассыпная и сам Калалах.
Перед рассветом ушедшая вперед казачья разведка дала знать, что «валит силы татарской видимо-невидимо». Татары приближались стремительно и охватывали казачий лагерь со всех сторон. Исследователи единодушны, что казаки «не успели опомниться и сесть на коней», «растерялся даже более опытный Ларионов, бывший лет на десять старше своего товарища», казаки были «близки к панике». Платов же, естественно, не растерялся. Счастье его характера заключалось в том, что при всех своих лености и сибаритстве, при массе других отрицательных черт (ведь пишем мы не о Боге, а о человеке), в критических ситуациях был Матвей Платов хладнокровен и деятелен и действовал молниеносно.
Он приказал быстро сдвинуть телеги и загородить со всех сторон небольшой окоп, возведенный за ночь, а затем отобрал двоих казаков на лучших лошадях и направил их за помощью к Бухвостову, который был неподалеку со всей едичанской ногайской знатью. Опустим выспренные речи, которые приписывали Платову его биографы («… Знайте, что вы положите головы в честном бою за край ваших отцов, за православную веру, за ваших братьев, за матушку-царицу — за все, что есть на земле святого и драгоценного для русского чувства!»), зададимся вопросом, почему не послали гонцов раньше, ведь знали, всю ночь «окоп» возводили. Или что-то рассмотрели в подлетевших татарах наметанным глазом донские полковники? Обоза не бросили, в осаду сели. И это из-за ногайского добра?.. Гонцы в окружении небольшой команды бросились на прорыв. В короткой рукопашной татары эту команду рассеяли и загнали в вагенбург, один из гонцов погиб, но другой, пользуясь круговертью и неразберихой скоротечного боя, прорвался и исчез за речкой Калалах, что, собственно, и нужно было Платову и всем осажденным.
В восемь утра, как явствует из документов, «окоп» был окружен со всех сторон, и крымчаки предложили донцам сдаться. В. И. Лесин в своей книге «Бунтари и воины» приводит гордый ответ осажденных: «Подолгу присяги, учиненной Ее Величеству, мы отказываемся принять ваше требование. Из укрепления нашего не выйдем. Умрем за веру христианскую, но живыми в руки бусурманские не отдадимся».
Переговоры закончились. Часть войска Девлет-Гирея спешилась и бросилась на штурм…
Будь у осаждавших регулярная турецкая пехота или хотя бы одна пушка, казакам пришлось бы туго. Да им и так было не сладко, но часов до четырех они продержались. Ружейным огнем и картечью из единственного орудия отразили шесть приступов. Потери пока были минимальны, татарские стрелы, пущенные снизу, от подножья холма, на излете били сгрудившихся посреди укрепления казачьих лошадей, люди же почти не пострадали.
Полковник Ларионов предлагал «политическое решение вопроса». Бой шел на ногайской территории, за ногайское имущество, и те же союзные России ногаи-едичанцы по одному и кучками крутились среди крымчаков не то в качестве зрителей, не то участников штурма. Можно было начать переговоры, привлечь к ним ногайцев и, обращаясь к неписаным степным законам, регламентирующим ситуации «гость — хозяин», «свой — чужой — доверившийся» и т. д., затянуть «переговорный процесс». Именно так, скорее всего, развивались бы подобные события сегодня. Но Платов отказался от каких бы то ни было переговоров. И другим не позволил их начать.
Меж тем старший в отряде подполковник Бухвостов (будучи подполковником русской армии, он считался чина на два выше донских полковников, тех вообще на уровне капитанов почитали) получил известие о развернувшемся сражении и велел седлать. У него был эскадрон ахтырских гусар, легкая драгунская команда и казачий полк Уварова, всего всадников пятьсот, еще меньше, чем у осажденных Платова и Ларионова. Союзные ногайцы вместе с Бухвостовым идти отказались, и вождь их, Джан Мамбет, «с изумлением и жалостью смотрел на отряд, скакавший, как он полагал, на свою погибель». Отражая седьмую атаку, Платов заметил в степи пыль подходившей подмоги и обратил на нее внимание уже приходивших в отчаяние своих товарищей.
Полковник Уваров со своим полком — это двести-триста казаков — врезался в тыл неприятеля. «Это была атака отчаянная, безумная, не оправдываемая ничем, кроме слепой и дерзкой отваги, но именно эти-то свойства ее и имели решающее влияние на судьбу Калалахской битвы». Платов посадил своих казаков на уцелевших коней и ударил из «окопа».
