Николай Шуткин - «АВИАКАТАСТРОФЫ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ»
– Что, курепчики, наломали дров? – начал «из-за угла» Самсонов. – Этот молодой арап, у него еще ума нет, – показывал на меня Самсонов. – А ты, старый, седой пень, куда лез? – обращался он к Коржову.
– Так вы же сами приказали подобрать площадки, вот мы и подбирали.
– А если бы вы там померзли? – наступал командир. – Поотрывали лыжи и летаете без них в таких местах!
– Да оторвали всего по одному, Ижко от безделья только жалобы пишет, пусть хоть поработает, – оправдывался Коржов.
– Он поработает, а вам объявляю по выговору, можете идти в ресторан обмыть.
– Приглашаем вас за компанию! – вставил я.
– Нет уж, кто заработал, тот и отмечает, – рассмеялся Самсонов.
На том и порешили. А на месте Черного озера вырос потом добротный поселок, где с удовольствием, работали вертолетчики.
В ЗЛОВЕЩЕМ ПОЕДИНКЕ
Стояли ясные морозные дни. В свои права вступала суровая дальневосточная зима. Небо потеряло летнюю лазурную окраску. Поблекло, посерело. Белые прожилки высокослоистых облаков ровными нитями протянулись с севера на юг, со стороны Якутска к Охотскому морю. Лишь над Джугджурским хребтом вздымались в невероятных конфигурациях облачные смерчи. Наш самолет плыл среди всего этого гудящего, стремительно уносящегося ввысь облачного хаоса.
Сам перевал укрывался серой массой слоистой облачности, и лишь командные высоты вспарывали облачность строгими гранями заснеженных пик, искрящихся на солнце холодом снежинок. Далеко впереди просматривались белые барашки волн Охотского моря.
До пункта посадки бухты Аян оставались десятки минут полета, но сердце чувствовало тревогу. Судя по беспорядочно разбросанным но вертикали лепесткам облаков, болтанки нам не избежать. В эфире царила полная тишина. Лишь время от времени откуда-то из далеких гор доносился слабый голос командира АЭ Кузнецова, отважившегося с Виктором Зубаревым подбирать площадки для Удской экспедиции. Надо же было дать работу своим экипажам.
У нас на борту находилось двенадцать пассажиров, замерзших, съежившихся среди медицинского оборудования для внутривенных инъекций, да металлических коробок для кинолент и другого почтового скарба. Полет проходил на эшелоне 3000 метров, на целую тысячу метров удалившись от вершин, хотя наставление по производству полетов предусматривало всего лишь шестьсот метров в подобной ситуации. Наша предусмотрительность оказалась не лишней.
Упругий воздушный поток нехотя начал корежить самолет с нарастающим шумом и свистом, как бы испытывая его на прочность, и внезапно, резким скользящим ударом, с крыла на крыло бросил вниз. Взлетная мощность двигателя падения не уменьшила. «Аннушка», словно подбитая птица, обреченно валилась на крышу облаков.
В фюзеляже творилось что-то невообразимое. Грохот летающих по фюзеляжу кинобанок смешался с криком пассажиров. Тамара Лаптева в обнимку со штативом плавала под потолком. Начальник ГСМ Генри Григорьев с трактористом Иваном Дергилевым из положения лежа ловили как могли кинобанки, спасая женщин от травм. Почти все металлические кресла сложились, от чего пассажиры вынужденно приняли умопомрачительные позы. Привязные ремни у некоторых оказались аж на шее. Завскладом Тураев валенками на длинных ногах удерживал плечи противолежащей пассажирки. Один взгляд запечатлел уникальную картину невесомости. «Молодцы пассажиры, держатся героически», – подумал я. Во всяком случае к 15 шпангоуту не сместятся, а значит – не нарушат предельно допустимой центровки. В нашей ситуации фактор жизненно необходимый.
аналогичной ситуации у командира самолета Ефима Дементьева второй пилот Наиль Агишев не пристегнул привязные ремни, то же самое сделала и единственная молодая пассажирка. От удара воздушного потока Наиля выбросило из пилотской кабины в фюзеляж. В паре с девушкой Наиль пролетел через весь фюзеляж и грохнулся к двери 15-го шпангоута, украсив себя синяками и шишками. Ефим, с присущим ему юмором, серьезно спросил Наиля:
– Зачем ты так крепко обнимал незнакомую девушку?
Второй пилот ответил не менее серьезно:
– Боялся вылетит из самолета, а потом доказывай прокурору, что не мы выбросили пассажирку над перевалом.
А ведь могло такое случиться, откройся грузовая дверь от удара. Как бы то ни было, а случай получил огласку, подтвердив аксиому, что перед природой все равны и рангов она не признает. Мы с Анатолием Панаевым болтались в полувзвешенном состоянии, ударяясь головой о что попало, благо шапки были на головах.
Двигатель ревел на полную мощь, но, как мне казалось, самолет падал хвостом вниз с каждой секундой приближаясь к вязким путам мрачной облачности. И вот они, облака. В кабине наступила темнота.
– Погибаем! – закричал Панаев.
– Не шуми, Толя, пассажиров напугаешь, – как можно спокойнее говорю второму пилоту по СПУ. – Лучше крепче держи сектор газа.
Анатолий только прибыл к нам после окончания Краснокутского летного училища и это были первые его полеты. Немудрено было растеряться в такой обстановке, не имея никакого опыта.
До вершины горы 1721 метр оставалось 200 метров по вертикали и шанс на выживание у нас имелся, хотя все опытные летчики знали, что значение всех высот превышало истинные показания на 300-400 метров. Резкой дачей «ноги» продолжаю искать встречные восходящие потоки, но… увы, их пока нет. Рули абсолютно не эффективны. «Если самолет так стремительно падает, именно падает, по-другому и не скажешь, значит нас засасывает в какое-то ущелье, – размышляю я. – Поток должен отразиться от какой-либо встречной скалы, в этом наше спасение». Высота 1700, 1650. В облаках не видно ни зги. Передаю Кузнецову:
– Над перевалом сильная болтанка, возвращаюсь в Нелькан.
Почему передаю Кузнецову? Потому, что больше нет бортов и нас никто не слышит. Передал на всякий случай, чтоб потом не гадали что с нами случилось и где нас искать. Теперь-то горы выше нас, а может в метре от нас, кто знает! Стрелка/высотомера прыгает как шальная. Природа словно ждала нашего грамотного решения на возврат, и, дождавшись, смилостивилась над нами. В ушах еще потрескивали барабанные перепонки, но снижение прекратилось. Скорость быстро выросла до нормальной. Ожидаемого ответного броска вверх нет, значит самолет находится в каком-то затененном каменном колодце. Каким образом выбираться из него? Набирать ли высоту по прямой, или левым разворотом. Как угадать выбранное направление в кромешной темноте с символом «жизнь»? Плавно ввожу самолет в левый, вираж. По всем законам командир должен первым принимать удар и при появлении восходящего потока выпускаю закрылки на 30%, легко взмывая аж на 50 метров. Нутром чувствую, что лезем на вершину какой-то скалы, ожидая каждую секунду скрежета металла о камни скалы со всеми вытекающими последствиями.
