Борис Орлов - Записки летчика-испытателя
После того, как Егоров стал абсолютным чемпионом мира, он решил осуществить свое давнишнее желание поступить в школу летчиков-испытателей (ШЛИ). Формальные данные к этому у него имелись: был налет на реактивных самолетах, т. к. он успел полетать на МиГ-15 в военном училище перед тем, как училище расформировали, имел высшее образование, приличный общий налет, ну, а летное мастерство было выше всяких формальных норм и требований, так что в ШЛИ его бы приняли наверняка.
Но на фирме А.С. Яковлева Игорю предложили работать у них без прохождения полного курса школы, ограничившись небольшой программой переучивания. Такое в нашей системе практиковалось, и не все испытатели, работающие на заводах, да и в ОКБ, проходили полный курс обучения. Игорь согласился, да зря, как выяснилось потом.
В то время Егорову, ставшему известным спортсменом, приходилось часто присутствовать и выступать на разных торжественных собраниях, в том числе, на каком-то молодежном съезде. Речь была составлена заранее, утверждена, где надо, вручена оратору перед самым выступлением, и Игорю оставалось только ее прочесть, что он и сделал.
Но, на его беду, в этой речи о достижениях нашего авиационного спорта, по оплошности составителя или по какой другой причине, не было упомянуто о вкладе авиаконструктора А.С. Яковлева в развитие этого самого спорта, что, конечно, явилось большой несправедливостью по отношению к Александру Сергеевичу. Ведь тогда, до появления чехословацких «Тренеров», все наши летчики-спортсмены летали только на самолетах ОКБ Яковлева (я не говорю о довоенных годах, когда имелись спортивные самолеты других конструкторов, в частности, Грибовского). Игорь обнаружил такое упущение только на трибуне, а менять что-либо в речи по тем временам не полагалось…
О происшедшем стало известно Александру Сергеевичу, и он не выразил большого желания, чтобы Егоров работал на его фирме, промолвив что-то о людской неблагодарности. Игорь узнал о такой реакции генерального конструктора через несколько лет, а тогда он только почувствовал изменившееся к себе отношение со стороны работников ОКБ.
Будь Егоров более настырным, что ли, конечно, узнал бы, почему его не берут на фирму, попытался бы объясниться или предпринял бы какие-нибудь другие действия, но он, помимо своих выдающихся способностей, обладал еще просто феноменальной скромностью и полным отсутствием пробивной силы. Время проходило, на фирму не брали, закончился набор в ШЛИ, и остался Игорь при своем, как говорится, «пиковом интересе»…
Была у него еще одна возможность стать испытателем: снова пойти в армию и попытаться поступить в ГК НИИ ВВС. Его прежний товарищ по аэроклубу, летчик-испытатель этого института Геннадий Скибин ходатайствовал перед заместителем начальника института С.А. Микояном за своего дружка, но даже при благосклонном отношении Степана Анастасовича, выдающегося летчика-испытателя и человека, разбирающегося в летчиках, нашлись причины, по которым Игоря не сочли возможным зачислить в штат ГК НИИ.
Все-таки Егоров стал испытателем, его приняли в КБ, занимающееся испытаниями специального оборудования на разных типах самолетов. Сначала Игорь летал на Як-40 и Ан-26, потом к ним добавились МиГ-21 и МиГ-23, и стал он летать на всех этих машинах.
По своим делам он часто бывал в Жуковском и приходил к нам домой. Тогда в семье был праздник! Бывало, засиживались до утра, у него уже глаза закрываются, а он все играет и поет… Душевный он был человек, мои сыновья так к нему и липли. Простой, веселый, всегда готовый сделать что-либо хорошее, он навсегда остался в моей памяти.
Разбился Егоров на самодельном самолете, построенном в Куйбышевском авиационном институте. Несмотря на то, что Игорь работал испытателем, опыта испытаний самолетов он не имел, испытывал оборудование и не мог достаточно объективно определить, что может делать никем не исследованный аппарат. Выполняя маневр, Игорь сорвался в штопор, парашюта на этом самолете не полагалось, т. к. летает он невысоко, при ударе о землю Егоров получил тяжелую травму и умер.
Есть у меня дома старая, треснувшая вдоль и поперек гитара. Купили новую, старую я хотел выбросить, но Саша, старший сын, сказал: «Папа, ты что? Ведь на ней играл сам Игорь Егоров!». Так пусть позвенит еще гитара, помнящая пальцы и голос этого замечательного человека.
Когда после первых сборов в Запорожье мы приехали в Москву, Владислав Лойчиков предложил мне до отъезда в Новосибирск остановиться у него. Так я оказался в Марьиной Роще, в крошечной комнатенке угрюмого кирпичного дома, где Слава жил с мамой Татьяной Петровной и женой Валюшей, необыкновенно радушными и гостеприимными, как и он сам. С этого дня началась наша дружба с выдающимся летчиком и человеком большой души, будущим Героем Советского Союза, заслуженным летчиком-испытателем СССР, серебряным призером чемпионата мира, дважды обладателем Кубка им. В.П. Чкалова по высшему пилотажу.
Первое наше знакомство произошло гораздо раньше и при несколько необычных обстоятельствах.
В один теплый майский вечерок 1955 г., в Саранске, второкурсники ЦОЛТШ не поделили, так сказать, «сферу влияния» с первокурсниками… Нас, т. е. второкурсников, было четверо, наших оппонентов двое, и им пришлось покинуть ристалище, потерпев некоторый урон. Это «дело», не совсем обычное для ЦОЛТШ, где не знали пресловутой «дедовщины» и курсы относились друг к другу вполне нормально, получило известность среди курсантской «общественности». Стали разбираться, кто прав, кто виноват, разобравшись, извинились друг перед другом, и инцидент был исчерпан, но я запомнил фамилии тех первокурсников: Кусакин и Лойчиков.
Спустя несколько лет я увидел в газете «Советский патриот» фотографию знакомого мне парня и прочитал, что инструктор одного из московских аэроклубов Владислав Лойчиков стал победителем первого розыгрыша Кубка им. В.П. Чкалова по высшему пилотажу. Я тогда еще подумал, что этот парень, которому мы чуть не накостыляли (досталось тогда только Кусакину, как более задиристому), оказывается, здорово умеет летать…
Встретились мы снова уже в Калинине, где он запомнился прекрасным пилотажем на одноместном Z-326 «Акробат», но отношения у нас как-то не завязались: так, поговорили про самолеты, про то, про сё, и разошлись. В Запорожье было время узнать друг друга лучше и, видимо, поэтому он предложил побыть у него дома в Москве. С той поры, вот уже более тридцати лет, мы с ним дружим, и ни разу не было у нас повода не только для драки, но и для ссоры…
Владислав — летчик прирожденный, как говорят, от бога: мы ему в ШЛИ даже фамилию переделали на «Летчиков». Очень подвижный, живой, на первый взгляд, непоседливый, он преображался, когда готовился к полету. Я не раз наблюдал, насколько он собран и сосредоточен перед полетами, как тщательно «проигрывает» все на земле. Это происходило еще в сборной и пригодилось Владиславу в его работе в Летно-исследовательском институте. Очень быстро его там заметили, оценили, и Лойчиков стал весьма видной фигурой даже на фоне известных испытателей, ему доверялось проведение испытаний самолетов-истребителей на штопор, что требует высокого профессионализма.
