Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии
Первое столкновение по поводу воспоминаний Магденко произошло почти сразу же после их появления в печати. На публикацию П. Висковатова резко возразил П. Мартьянов, усомнившийся в достоверности сведений, сообщенных уланским ремонтером: «…допуская встречу Магденки с Лермонтовым и Столыпиным и совместный их приезд в Пятигорск, я отвергаю все то, что он рассказывает о решении их ехать самовольно вместо отряда на воды, принятом после будто бы бросания монеты».
Поскольку никаких сведений о Магденко не имелось, у некоторых исследователей возникли сомнения в самом существовании ремонтера, а значит, и в реальности встречи его с Лермонтовым и эпизода с монетой. Тем не менее не было за минувшие почти полтора века работы о Лермонтове, где бы этот эпизод не появлялся, что вполне естественно. Ведь он позволял объяснить неожиданное появление поэта в Пятигорске, да еще таким эффектным романтическим путем.
Достоверные документальные данные о Петре Ивановиче Магденко были обнаружены сравнительно недавно Д. А. Алексеевым, который привел и довольно убедительные, хоть и косвенные, свидетельства о пребывания ремонтёра на Кавказе, а также о времени и обстоятельствах его встречи с Лермонтовым и Столыпиным в Георгиевске и совместном приезде в Пятигорск. Но до полной ясности всего связанного с воспоминаниями ремонтёра еще далеко.
Прежде всего, как мы уже отметили, существует немало вопросов, связанных с датой приезда Лермонтова в Пятигорск. Если исходить из того, что Магденко ехал одновременно с Лермонтовым и Столыпиным из Ставрополя, который Лермонтов, согласно отметке в подорожной, покинул 10 мая, то получается, что в Георгиевске все они оказались 11 числа, к вечеру, а утром следующего дня, 12 мая, выехали в Пятигорск. Не исключена, правда, и задержка (на какой-то станции не сразу дали лошадей, задержал сильный ливень, случилась поломка экипажа), но не более чем на день. В таком случае в Георгиевск Лермонтов и Столыпин прибыли 12 мая, а в Пятигорск – вечером 13 мая. В пользу именно этой даты говорит приведенный Магденко рассказ смотрителя почтовой станции о том, «что позавчера в семи верстах от крепости зарезан был черкесами проезжий унтер-офицер». Такой случай, документальное подтверждение которому было найдено сотрудниками музея Лермонтова, действительно имел место в ночь с 10 на 11 мая, и «позавчера» в данном случае означает, что разговор состоялся 12 мая.
Но известно – и мы уже говорили об этом, – что в пятигорской военной комендатуре Лермонтов и Столыпин появились накануне 24 мая – даты, которой помечены документы об их прибытии, отправленные по начальству пятигорским комендантом, полковником Ильяшенковым. Некоторые сторонники более раннего приезда считают, что оба офицера прожили в Пятигорске десять дней нелегально, что, конечно, едва ли возможно в таком маленьком городке, где все приезжие на виду. Есть и другая версия, объясняющая провал во времени, – мол, Лермонтов со Столыпиным пробыли эти десять дней в Ставрополе, и, стало быть, описанную Магденко встречу нужно датировать десятью днями позже. В пользу этого соображения говорит запись Лермонтова в записной книжке, полученной от В. Одоевского: «19 мая – буря», отмечающая факт сильной грозы с ветром – вполне возможно, той самой, которую все трое пережили в Георгиевске. Но как тогда быть с рассказом смотрителя о «позавчера» зарезанном унтер-офицере?
Впрочем, и тот и другой факт не могут служить надежной основой для датировки приезда Лермонтова на Воды. Буря могла застать поэта где угодно – в Ставрополе, в дороге, даже в Пятигорске. А насчет «позавчера зарезанного» унтер-офицера мог для устрашения проезжих сказать смотритель, да и перепутать за давностью лет сам Магденко. Говорят по этому поводу и то, что подобные случаи происходили тогда довольно часто, а значит, мог быть и другой унтер-офицер, зарезанный, скажем, 19 или 20 мая. Так что традиционная, предложенная Висковатовым, версия прибытия Лермонтова со Столыпиным в Георгиевск из Ставрополя не позволяет с уверенностью назвать дату появления поэта в Пятигорске.
Дает эта версия и еще один повод для борьбы мнений – относительно моральной стороны поступка Лермонтова, не выполнившего предписания ехать в отряд и тем самым нарушившего долг офицера. Еще Мартьянов упрекал Висковатова в том, что его рассказ об эпизоде с монетой оскорбляет «память великого поэта возведением на него клеветы в самовольном отъезде на воды (т. е. уклонении от службы и неисполнении приказа высшего начальства)».
Не слишком жаловавшие Мартьянова советские лермонтоведы, хоть и полностью игнорировали этот упрек, все же не могли не ощущать его справедливости. Потому, читая в работах века минувшего многочисленные описания эпизода с монетой, обязательно встречаешь тут же и неуклюжие попытки оправдать Лермонтова за нарушение воинского долга и офицерской чести. Его стремление избежать предстоящих сражений объясняют протестом против участия в несправедливой войне, которую царизм вел на Кавказе. Желанием полностью отдаться творчеству, что было невозможно в отряде. Надеждой получить отставку. Очередной попыткой бросить вызов судьбе… Кое-кто пытался утверждать, что Лермонтов повернул в Пятигорск с разрешения начальства, но на сей счет не имеется никаких документальных свидетельств.
Между тем в последние годы неожиданно возник еще один предмет спора вокруг воспоминаний Магденко – направление движения и его самого, и Лермонтова со Столыпиным. Откуда и куда все трое ехали? На первый взгляд, вопрос кажется нелепым. Откуда? Конечно же, из Ставрополя. Куда? Лермонтов и Столыпин – в отряд, располагающийся на левом фланге – ведь туда же они получили назначение! Магденко – в Пятигорск, потом в Тифлис – он сам об этом пишет. Этот маршрут, «проложенный» Висковатовым, никто не пытался не только оспорить, но даже проверить, внимательно проанализировав воспоминания уланского ремонтера. А ведь там можно найти очень много противоречий и нестыковок – и с географией Северного Кавказа, и с реалиями тогдашней жизни, и даже со здравым смыслом.
Начнем с того, что Магденко, по его словам, отобедав в гостинице, где встретил Лермонтова, к закату солнца уже въезжал в Георгиевскую крепость. Значит, если бы ехал из Ставрополя, то покрыл за семь-восемь часов, согласно Кавказскому дорожнику, более ста семидесяти верст! Возможно ли такое при тогдашней скорости езды «на почтовых» – десять – двенадцать верст в час? Далее Магденко рассказывает, что по дороге ему пришлось преодолевать многочисленные горки, настолько крутые, что ямщику-осетину (?) приходилось подкладывать под колеса экипажа камни, чтобы дать отдохнуть лошадям. С вершины одной из таких возвышенностей молодой офицер впервые увидел во всей красе цепь Кавказских гор от Эльбруса до Казбека. Но любой проезжающий из Ставрополя в Георгиевск (через села Северное, Сергиевское, Александровское) по дороге, существующей и сегодня, скажет, что и горок таких крутых там практически нет, и цепь снежных вершин ни с одной возвышенности не видна – разве что иногда выглядывает двуглавая вершина Эльбруса. Еще один географический нонсенс: ремонтер, по крайней мере, дважды отмечает, что Лермонтов со Столыпиным едут в «отряд за Лабу». Ну а на любой карте видно, что река Лаба находится к западу от Ставрополя, и ехать к ней нужно в направлении прямо противоположном тому, что ведет к Георгиевской крепости.
