Любовь Орлова - О Сталине с любовью
— Какой была твоя первая роль? — спросил Сталин после того, как мы посмотрели комедию «Горячие денечки»[33].
Вместе мы смотрели ее во второй (и в последний раз). У Сталина была привычка пересматривать картины по нескольку раз. Редко о какой Он выносил суждение с первого раза и более ее не смотрел. Это должна была быть очень слабая картина со множеством недостатков. На моей памяти такое случалось всего два раза. Во второй раз Сталин даже не стал досматривать. Поднялся на середине (тут же показ прекратился, и включился свет) и предложил мне прогуляться (дело было на даче). Обе эти картины не называю нарочно. Незачем, ведь речь не о них. Да и «Горячие денечки» вспомнились только к слову. Мы с Ним часто смотрели разные картины.
— Первая роль? — задумалась я. — Первой моей ролью была Ромашка. Хлоп-хлоп глазами, и какая-то реплика вроде «Доброе утро!». Мне тогда было четыре года. Или пять. В детстве я переиграла едва ли не весь ботанический мир. Ромашка, Подсолнух, Роза, Редька, Вишенка… Даже Грушей успела побывать. У детских спектаклей свои особенности.
— Сильно волновалась?
Вопрос был задан тоном знатока, человека, который знает, что такое выступать на людях.
— Не очень, — честно ответила я. — Ведь все или почти все зрители были своими, знакомыми. Большая разница — выступать перед своими, знакомыми людьми или перед незнакомыми. Свои добрые, они в любом случае похвалят и станут аплодировать. А вот незнакомые…
Помню, никогда не забуду и всегда буду помнить, как у меня дрожали все поджилки, когда я впервые вышла играть Герсилью[34]. Три фразы! «Да!», «Нет!», «Слушаюсь!». Сколько чувства вкладывала я в эти простые слова! «Да» мое было каменным, оно падало в зал гулко, шумно, крепко. Да-а-а! «Нет» — как удар топора. Резко, отрывисто, коротко. Сказала, как отрезала. Нет! Я попробовала для пущего эффекта (глупая была мысль, но тогда казалась актерской находкой) удваивать букву «т» на конце, чтобы выходило «Нетт!». Так мне, по неопытности, нравилось больше, но Н.-Д.[35] резко высказался в том смысле, что моя Герсилья француженка, а не чухонка[36], и добавил, что никакой акцент не может выглядеть уместным в пьесе, переведенной на русский язык. А «Слушаюсь!» я кричала столь вдохновенно, что едва не выпрыгивала из своего костюма (не имевшего, кажется, ничего общего с одеждой французских женщин того времени), смотревшегося весьма «иностранно» — красный чепец, белая блузка, синяя сборчатая юбка и лапти, стараниями одного из театральных умельцев переделанные в некое подобие деревянных башмаков. Лапти эти были ужасно неудобными, я готова была выходить на сцену босиком (бедной девушке вполне уместно ходить босиком), но мне этого «самовольства» не разрешили. Подозреваю, что дело было не столько в образе, сколько в плохом состоянии сцены. Ее незадолго перед тем отремонтировали, но доски были плохо обструганы и таили в себе великое множество заноз.
— Незнакомые? — прищурился он. — А я вот думал, что перед чужими выступать легче. Их ведь не так страшно разочаровать, как своих? Или я ошибаюсь?
— Зрителей никогда нельзя разочаровывать! — убежденно (и нисколько не кривя душой) ответила я. — Ни своих, ни чужих. Это детские впечатления…
Я смутилась. Думала одно, а сказала другое. Почти то же самое, но смысл совершенно изменился. Детские впечатления, первая роль… Помню, как аплодировала мне мама. Жаль, что в то время не было небольших переносных фотоаппаратов, только ящики на трех ногах в ателье, и нас никто не фотографировал. Впрочем, может, оно и к лучшему. Не всегда приятно смотреть на себя в прошлом, ведь сравнения не в пользу меня, нынешней. Но первая роль — это Первая Роль.
— А в кино? — задал Он следующий вопрос. — Как было в кино? Так же, как на сцене, или по-другому?
Его интересует все. Такой уж это человек. Хочет знать все, во все вникает.
— В кино не так страшно, — честно призналась я. — Можно переиграть то, что получилось неудачно. Зритель видит только итоговый результат, смонтированный фильм…
Про то, насколько трудно привыкать к камере («мертвый глаз», называет ее Г.В.), я говорить не стала. И про то, на какие жертвы порой приходится идти ради экономии пленки или ради экономии времени, тоже не сказала. Не стала вспоминать и сбесившегося на съемках «Веселых ребят» быка… Театр, он камерный, уютный. Там все по-домашнему. А кино — это буйство фантазии, темп, масштаб, смешение всего со всем. Но говорить обо всем этом не хотелось. Чего доброго, Он подумает, что я хвастаюсь. Что такое мои актерские дела в сравнении с той ношей, которая лежит на плечах Вождя? Стоит только попытаться представить себе это величие, проникнуться им хоть частично, и все суетное отходит на второй план…
Самая большая загадка, которая так и осталась для меня загадкой, — это необыкновенное сочетание в Сталине неимоверного величия с душевной человеческой искренностью, простотой. Больше никогда не встречались мне люди, которые были и просты, и величественны одновременно. Семейные предания говорят о том, что оба этих свойства были присущи Льву Толстому, но я о том судить не могу. Я могу судить только о том, что видела своими глазами.
Июнь 1936-го
Смерть Алексея Максимовича Горького стала для нас с Г.В. большим ударом. Как и для многих советских людей. Не будучи знакома с ним лично, я читала его книги и слышала много хорошего о нем от Г.В. Алексей Максимович не раз помогал Г.В., причем мог помочь, не дожидаясь просьбы или намека. Видел, что нужно помочь, и помогал. Алексей Максимович обладал не только огромным талантом писателя, но и большой душевной щедростью.
Сталина тоже сильно огорчила смерть великого писателя.
— Жаль, очень жаль Горького, — сказал Он мне. — Настоящий был человек.
Да, действительно — настоящий.
Очень люблю горьковскую «Вассу». Надеюсь когда-нибудь сыграть Вассу[37]. Совершенно непохожий на меня, не близкий мне человек, но какой образ! Какая глубина!
* * *Сталин спросил, насколько сильно изменило мою жизнь кино. Изменило? Я задумалась, а потом ответила:
— Не изменило, а просто перевернуло! Только не могу понять — с ног на голову или с головы на ноги!
Наверное, все же с головы на ноги, ведь именно с прихода в кино началась моя настоящая жизнь. Знакомство с Г.В., роли, известность, чувство того, что я делаю большое и нужное дело… Личное знакомство со Сталиным… Вряд ли я познакомилась бы с Вождем, будучи актрисой музыкального театра, пусть даже и столичного.
— Кино вывело меня на большую дорогу! — добавила я и прыснула, сообразив, что сказала двусмысленность — большая дорога, там разбойники с большой дороги.
