Аркадий Сахнин - Не поле перейти
Борб осведомился о суточной стоимости места.
- Общий стол и общий режим - от семи до одиннадцати марок. Естественно, ваша гостья предпочтет индивидуальное обслуживание. К сожалению, сейчас мне трудно назвать сумму. В зависимости от услуг, но не свыше ста марок в сутки... Это, само собой понятно, - без медицинского обслуживания.
Нам с Генрихом собачий дом понравился. Американке- тоже. Она сообщила фрау Шредер, что проживет в отеле три дня. Брегберг, понимая, как выгодна такая туристка, хвастался, будто уговорит ее остаться на неделю. И вот, оказывается, только сутки.
ТРИ КИТА
После телефонного звонка Борб рассмеялся, представив себе, в каких дураках остался Брегберг. А Вольфганг, ничего не зная об этой истории, набросился на брата:
- Что за глупый смех! - И, не дав объяснить ему, в чем дело, продолжал: -Интенсивность труда, доведенная до пределов человеческих возможностей, это первый и главный кит, на котором держится "экономическое чудо".
Второй кит - высокоразвитая техника. Немецкая инженерная мысль всегда была передовой. В конструкторских бюро, в лабораториях, проектных организациях сидят только одаренные инженеры и ученые, талантливые организаторы. Они тоже боятся потерять место. Они умеют использовать опыт самых передовых стран, умеют внести и свое, чтобы превзойти эти страны. Передовая техника в сочетании с высокой интенсивностью дает производительность, до которой еще долго тянуться иным странам.
И третий кит - экономия. Тут Генрих с иронией рассказывал, как зажигаются лампочки. А я скажу, что это отлично придумано. Если ты садишься к письменному столу, тебе не нужен верхний свет. Если прилег на диван почитать, тебе не нужна настольная лампа. И ни одну секунду не должна расходоваться лишняя электроэнергия. И каждая прочитанная газета должна идти на переработку. И ни одну консервную банку, ни один пузырек немец не выбросит в мусорный ящик. А если бросите вы, найдется, кому подобрать.
Вот такой принцип величайшей экономии заложен во псе процессы производства. Он во всей нашей жизни.
Я сказал, что такому принципу можно лишь завидовать. Мы тоже стремимся.
- Нет, - уверенно прервал меня Вольфганг. - У вас не получится. Любой декрет об экономии не стоит и пфеннига. Бережливость должна быть в крови. У нас она воспитывалась не годами. Веками. А вы гордитесь широтой русского характера...
- Но позвольте, это же совсем другое...
- Да, да, - снова не дал он мне договорить. - Понимаю, понимаю, широта характера, конечно, завидное качество, но и вы поймите - не во всем...
- Подожди, Вольф, подожди, - поднялся Генрих. - Я ему сейчас докажу. Вот я строил у вас дома. Ты не поверишь, Вольф! К застекленным рамам они выписывают еще столько же стекла в расчете на то, что, пока рамы довезут и поставят, все стекла разобьются.
- Вот-вот, - обрадовался Вольф. - Это вы считаете широтой? Нет, конечно. Значит, и не надо за русской широтой, которой завидует мир, прятать расточительство. Впрочем, любые крайности плохи. Мне и самому неприятно, когда вижу носовой платок со штопкой или заплатой.
Вольфганг подошел к шкафу, накапал в ложку какого-то лекарства, а потом принял еще пилюлю.
- Вы не думайте, это не от волнения, - сказал он. - Генрих знает, просто пришло время принимать лекарство.
Но я видел, что он взволнован, и предложил ехать смотреть город.
- Сейчас поедем, еще несколько минут, - сказал Вольфганг. - Я не забыл вашего замечания о том, что один судебный процесс не дает оснований для обобщений. Ну, а если не один? Если аналогичных сотни? Это уже, извините, тенденция. Вот посмотрите. Тот же "Штерн"... Вот здесь, через два абзаца после прочитанного вами.
Я посмотрел на указанное им место:
"И случилось то, что в Федеративной республике преступление карается примерно в 300 случаях, а по приблизительным данным экспертов, почти в 100 тысячах случаев остается безнаказанным...
Ежегодно родители убивают около 100 детей. Они убивают с помощью снотворного, как Хедвиг Куглер, которая хотела избавить себя и свою дочь Ангелу от жизни, полной отчаяния и позора; Ангела умерла, а Хедвиг Куглер осталась в живых. Они открывают газ, как, например, Инге Маас, которая хотела умереть вместе со своими пятью детьми из-за страха перед приютом для бедняков.
...Они порют розгами, бьют ногами, убивают, как Йозефа Штубер, которая после продолжавшихся в течение трех лет пыток бросила труп своей дочери Аннелизы в Дунай; за жестокое обращение и за убийство Йозефа Штубер приговорена к пожизненному заключению в каторжной тюрьме; четверо детей остались сиротами.."
Я читал эти страшные строчки, а Вольфганг стоял рядом, держа наготове еще два журнала.
- Это только последние три номера "Штерна", - говорил он, - за восьмое, пятнадцатое и двадцать второе июня. Пробегите теперь вот эти абзацы:
"Дети ютятся в полуразрушенных хибарах. Матери живут в грязи, зловонии и пьянстве. Семейная жизнь среди жести и бетона. Гетто отверженных. Две колонки во дворе на 196 человек. Так обстоит дело в марбургских бараках...
55-58 процентов бездомных семей - многодетные.
Причем живут они в совершенно непригодных помещениях. Это мир тонких стен. Семейная жизнь становится своего рода спектаклем для публики...
Герд Ибен, который исследовал участь "детей, отвергнутых обществом", в ночлежках для бездомных и приютах для бедняков, заявил: "По мнению общества, бездомный сам несет вину за то, что оказался в таком положении". Ибен считает, что общество должно "взять на себя ответственность за то, что бедных становится все больше и что это приведет к серьезным последствиям для общества".
"Сегодня в Германии дети, - читал я дальше, - в том числе в школах, дрессируются с помощью побоев.
85 процентов всех родителей считают порку вполне пригодным методом воспитания (не бьют детей лишь два процента родителей)... Ежегодно в результате несчастных случаев на дорогах 1600 детей погибают, а 63 тысячи получают увечья..."
- Может быть, хватит читать? - спросил я Вольфганга, готового дать мне очередной номер журнала.
- Все, - ответил он, улыбаясь. - Вот только один абзац, вот этот. Прямой ответ на ваше замечание о вводе в эксплуатацию тысяч новых домов.
Я прочитал:
"У нас строят жилые дома для семейных, в которых ни один человек не может жить нормально. По словам психолога профессора Александра Митчерлиха, "строят, не думая о том, что строят жилье". Когда женщина стоит у плиты, дверь упирается ей в спину. Через балконную дверь не пролезет ни одна детская коляска.
Стиральные машины в таких квартирах устанавливать запрещается. В спальнях разместиться могут только карлики".
- Вы говорите, дома строятся не только для банкиров, - сказал Вольфганг, принимая у меня журнал. - Это, конечно, верно, но многие делаются именно такими, как здесь описано. А сколько новых отличных домов во всех городах пустует? Люди не в состоянии оплатить хоть сколько-нибудь приличную квартиру. С ненавистью смотрят на эти пустые и красивые дома миллион двести бездомных и нищих и миллионы живущих в нечеловеческих условиях.
